— Емтланд Север, — ответил Лассе. — Малыш. Старший группы.

Сын обернулся. Через узкие прорези маски виднелись острый нос и пара голубых глаз с красными прожилками.

— Малыш?

Лассе кивнул. Сын толкнул папу и присвистнул.

— Вот это да.

Отец откашлялся.

— Малыш, говоришь?

В его голосе чувствовалась настороженность.

— Да.

— Докажи.

— Ну…

— Какие у тебя позывные?

— СМ3ФФС.

Отец достал свой мобильник из отделения под радио и, не сводя глаз с дороги, протянул его сыну. Пошел снег, он вел медленно. Тем временем сын просматривал телефон. Наконец он что-то нашел и показал это отцу, который был вынужден еще больше снизить скорость, чтобы быстро прочесть текст на дисплее.

— Вот как! — сказал отец уже изменившимся тоном.

— Это, черт возьми… большая честь, просто-напросто! — сказал сын. — Вот!

Он отвинтил крышку фляжки и опять протянул ее Иде. Взяв фляжку, она почувствовала на себе взгляд Лассе и сделала два больших глотка.

Никакого сомнения, конечно, самогон.

— Оставь это себе, — сказал сын. — У меня есть еще одна.

— Сбавь обороты, — велел отец.

— Мне больше не надо, — отозвалась Ида. — Мне вполне хватит.

— Продолжим, — вступил в разговор Лассе, — так что мы празднуем?

— Что вы здесь делали без машины? — спросил отец.

На несколько секунд наступила тишина.

— А у нас была машина, — сказал Лассе.

— Вот как?

— У нас в отряде была машина, — начал Лассе.

Ида сидела молча и ждала, что он еще выдумает.

— Одному из нашего отряда пришлось уехать домой. У жены преждевременные роды. А мы решили остаться. У нас есть домик под Ретансбю. Оттуда мы хотели возвращаться домой на скутерах. Мини-отпуск на выходные.

— Отпуск! — удивился сын. — Обычно в отпуск едут на Канарские острова.

— Да-да. Но мы, — сказал Лассе, сделав выразительную паузу, — мы предпочитаем рыбалку. И охоту.

В машине опять стало тихо. Затем оба мужчины весело рассмеялись.

— Ну ладно, твое здоровье, — улыбнулся сын. Он оглянулся назад и опять протянул свою вторую фляжку Лассе. — Мы празднуем, как мы уже говорили, — сказал он, но потом сбился. — В общем, таких как ты, Малыш, я действительно уважаю и хочу, чтобы ты это знал!

Лассе улыбнулся и кивнул. Сын продолжал:

— Мы охотились на четверых там, в Форслидене. И могу сказать, что теперь там все чисто. Гадости больше нет. Сегодня мы взяли последнего. Я не спал целые сутки. Мы выслеживали шесть часов, и наконец он появился.

Опять возникла пауза.

— Его завалил мой парень, — сказал папа; в голосе чувствовалось напряжение и гордость.

— Волк чем хорош, — спокойно продолжал сын, — тем, что любопытный. Через час-другой мы поняли, что он идет по нашим следам. Наверное, думал, что ему достанется лось или что-то в этом роде. Так что когда ветер переменился, мы разделились, папа перебрался на другой берег озера, а я остался на месте. Два выстрела, и потом оставалось только скинуть эту гадость в прорубь.

— А теперь замолчи, — велел отец.

— Да, но…

— Только тихо.

— Да, но это же Малыш.

Опять наступила пауза.

— Ты говорила, что ты из Стокгольма? — спросил сын, ища взгляд Иды в зеркальце козырька от солнца.

— Да, я жила там какое-то время.

— А у вас там есть волки?

Все засмеялись.

— Не особо много, — все-таки сказала она.

— Послушай, а вы слышали о Стиге, не знаю, как его там дальше, вам неплохо бы знать это в вашем Стокгольме, — сказал сын. — Стиг, Вермланд, прошлым летом, где-то рядом с деревней Торсбю. У него много овец, то есть было много. Проклятый волк утащил тринадцать штук. И как-то ночью Стиг засел в засаду на пастбище. И конечно, эта скотина туда вернулась, и Стиг застрелил его в один присест. И позвонил в полицию. А на этой неделе суд второй инстанции окончательно дал ему шесть месяцев. Чистое безумие. Человек всегда имеет право защищаться от нападающих волков. Его жена страшно убивается! В его краях все так возмущены, что едва стоят на ногах. Идет война, вы что, не понимаете этого в вашем проклятом голубом Стокгольме?

Он засмеялся и отпил еще:

— Своим дочкам я больше не разрешаю одним ходить на автобусную остановку.

— А мы в лесу не спускаем собак с поводков, — добавил отец.

— Она все это и так знает, — отозвался Лассе, — вам не надо ее убеждать.

Ее поразило, как естественно он врет, быстро и с выдумкой, и к тому же совершенно достоверным голосом. Опять стало тихо, и Ида принялась размышлять над тем, что она на самом деле знает о волках и об охоте. Ничего. Очевидно, эти люди — члены очень узкой специальной группы. С модерновой радиосвязью и с амбиционной организацией. Наверняка пестрый состав мужчин: крестьяне, лесовладельцы, предприниматели, отцы маленьких детей. Еще один символический протест против правящей верхушки, Управления охраны окружающей среды, Стокгольма, тех, кто наверху…

Волки… У кого сейчас есть силы думать об этом? Она вздохнула: уж точно не у меня! Она страшно устала, а от усыпляющего звука двигателя испытывала еще большую усталость. И все остальное, что случилось, Лобов, Миранда, шкатулка. Нет, она не должна об этом думать, слишком много на нее всего навалилось за один раз.

— Вот как? — обратился к ней сын, глядя через плечо. — Значит, ты тоже охотилась на волков и стреляла в них?

Вопрос застал ее врасплох.

— Что?

— Да, — быстро ответил Лассе. — Она застрелила двоих. Но последнее время мы в основном используем яд.

— А это почему? — спросил отец, и в его голосе звучал явный интерес.

— Полиция в наших краях бегает с металлическими детекторами, занимается баллистикой и прочей ерундой. Каждый найденный клочок они посылают эксперту. Стало труднее отстреливать, не оставляя следов. Даже нашими ружьями.

— Боже мой, чем они занимаются.

— Их больше интересуют те, кто отстреливают волков, а не те, кто расстреливают людей.

— А какой яд вы используете?

— Варфарин. Самое сильное, что есть.

— Ставите капканы, конечно?

— Да.

Разговор прекратился. Долгое время они ехали, не говоря ни слова. Ида подумала, что Лассе наверняка вмешается в разговор и опять поможет ей, если понадобится.