Б. М. Буддистский текст?

Э.-Э. Ш. «Тибетская книга жизни и смерти» Согьяла Ринпоче. Я ухватился за нее, потому что заглавие соответствовало тому, что я переживал. Я и не предполагал, что это шедевр духовной литературы.

Б. М. Чему эта книга вас научила?

Э.-Э. Ш. Принимать положение вещей… Я плакал, уходя от близких, я чувствовал себя плохо в их присутствии, так как в душе не признавал, что они превратились в лежачих больных, тем более умирающих. Я отрицал очевидное. Я отказывался мириться с нашей неизбежной уязвимостью. И злился на весь мир, на природу, на науку, на врачей, иногда на самих больных. Я не позволял затрагивать определенные трудные темы не только самому себе, но и больным. Между тем они инстинктивно чувствовали, что дело плохо, что они на пороге смерти, я же отказывался принять эту простую истину. Я создавал напряжение, ведущее к молчанию. Не к доброжелательному молчанию, при котором другого слушают и понимают, а к недоброжелательному, неестественному и проникнутому страхом. Благодаря книге я смог мобилизовать все свои запасы отзывчивости, тепла и любви; мне на помощь пришли чувство юмора и воображение. Они и раньше у меня были, но в этой ситуации как бы закостенели. Советы, приведенные в книге, помогли мне расслабиться. И проводить целые часы у изголовья больных мне стало приятно.

Б. М. Вам не мог бы принести такого же умиротворения какой-то другой вид духовности?

Э.-Э. Ш. Нет, потому что для меня чрезвычайно важны были два элемента, которые, по-моему, имеются только в буддизме.

Б. М. Сострадание?

Э.-Э. Ш. Да, конечно сострадание. Открыть свое сердце другим. Почувствовать их сердце. В нашей западной традиции есть только жалость, эта иерархизированная добродетель. Некто, стоящий в собственных глазах выше другого, снисходит к нему. Ничего общего с состраданием, с этой глубокой сердечностью, с этой религией добра. Буддизм указал мне путь: перейти от спонтанного сострадания, которое испытываешь при виде страдающего человека или животного, к состраданию выстроенному, сознательному, прочному, безусловному и безграничному.

Б. М. Но ведь нечто подобное есть и в христианстве. Христос говорит: «Любите врагов ваших».

Э.-Э. Ш. Несомненно, но здесь в дело вступает второй характерный признак буддизма – толерантность. «Тибетская книга жизни и смерти» говорит нам о том, что не нужно проповедовать свою веру. Ни один человек не может спасти другого, воздействуя на него своими убеждениями. Не будем пытаться изменить другого под предлогом помощи ему. Каждый умирает, как жил. Поэтому смиренно примем глубочайшую истину: мы не обладаем сверхсилами и не можем полностью обезопасить жизнь дорогих нам людей. Мы можем предложить им лишь наше присутствие, наше внимание и нашу радость. Помощь весьма ограниченная, но мы должны предоставлять ее безгранично.

Б. М. С вами нельзя не согласиться. Но как осуществить это на практике?

Э.-Э. Ш. И тут буддизм хорош тем, что прагматичен и подсказывает нам, как себя вести. Одно из его правил тогда буквально перевернуло мою жизнь и впоследствии сильно повлияло на писательскую деятельность. Это правило: ставить себя на место другого.

Б. М. Сопереживание?

Э.-Э. Ш. Сопереживание в сочетании с воображением. Я пытался представить себя лежачим больным, неподвижным, одиноким, страдающим, и понять, в чем я нуждался бы больше всего: в физическом контакте, во внимании, в чьем-то взгляде, лишенном страха и осуждения. Может, мне захотелось бы дышать в одном ритме с кем-то или почувствовать его глубокую преданность.

Б. М. И что на практике?

Э.-Э. Ш. Больной не ждет, что мы полностью осуществим его желания, он ждет, что мы хотя бы попытаемся. И вот это внимание к нему гораздо важнее, чем ученые высказывания, блестящий ум и мудрые поучения.

Б. М. В общем, вы узнали о других столько же, сколько о себе самом…

Э.-Э. Ш. По существу, я многое узнал о нас. Помочь умирающим – значит освободиться от молчания и недомолвок, связанных со смертью. Страх, как и страдание, сковывает человека, навязывает ему одиночество. Работа над преодолением страха позволяет нам вернуться в человеческую семью, сблизиться друг с другом.

Б. М. Вы сказали, что это повлияло на вашу писательскую деятельность. В чем именно?

Э.-Э. Ш. Есть два типа писателей: одни наделены воображением, другие нет. Я не говорю, что лучше, что хуже, просто констатирую факт. Писатели, лишенные воображения, намечают тему для изучения, занимаются самоанализом, исходят из собственного опыта, практического и психологического. Исследуя глубины собственного «я», они приходят к универсальности и предлагают читателям ориентиры, возможно весьма полезные. Писатели, наделенные воображением, интересуются другими: благодаря сопереживанию и поэтическому воображению они становятся на место других и пытаются их понять; эти писатели практикуют «знание через воображение». Благодаря буддизму я осознал все это и решился «отдать швартовы» и перевоплощаться в персонажей другого возраста, другого пола, другого темперамента, другой духовной принадлежности, другой эпохи. Я покончил с описанием собственной личности и пустился в открытое море новых возможностей. Разумеется, тут нет ничего специфически буддистского, творцам это известно на протяжении веков. Когда мне посчастливилось встретиться с замечательным арабским писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе Нагибом Махфузом, мы только и говорили что о познании через воображение, хотя он принадлежит к мусульманской культуре, а я к христианской.

Б. М. Изменил ли буддизм ваше восприятие мира?

Э.-Э. Ш. Сразу уточним: я не буддист. Но как христианского гуманиста буддизм меня несомненно обогатил.

Б. М. Стало быть, в буддизме имеется нечто, чего христианство или гуманизм лишены?

Э.-Э. Ш. Буддизм стремится уничтожить страдание. Христианство не ставит себе такой цели: оно проповедует любовь, а страданию придает некий смысл. Может быть, буддизм приобретает сегодня все больше сторонников, потому что предлагает мудрость для нынешней, земной жизни, счастье в настоящий момент. Я это ценю, но в то же время меня удивляет успех доктрины пассивности в эпоху, как никогда уменьшившую физические и даже психические страдания! Благодаря прогрессу медицины, фармакологии, гигиены страдание во многом ушло из жизни, но мы хотим, чтобы его стало еще меньше… В этом плане можно говорить о «современном духе» буддизма, о том, что он согласуется с потребностями нашей эпохи.

Б. М. В чем именно ваш гуманизм был обогащен буддизмом?

Э.-Э. Ш. «Обогащен», может быть, не совсем удачное слово, правильнее сказать «превзойден». Буддизм со своей теорией кармы и переселения душ создает связь между всеми живыми существами. Мы воплощаемся в разных животных – значит следует уважать всю природу. В буддизме граница между человеком и животным проведена не столь четко, как в сознании западного человека, она становится размытой. В буддизме человек не является центром мира. Буддизм экологичен.