И кто бы мог подумать, что эта мразь так сразу исполнит угрозу. Сергей ждал счета «три!» и новых выкриков с брызгами слюны — ну любят эти ублюдки давить на психику! Кайф им орать, ловить на понт. Не дождался. Вместо этого выпад клином в беспомощного, растерянного старика. Чудов не крикнул, просто тяжко охнул, ощутив в животе теплую боль. Полный живот боли, брызнувшей жгучими струйками.

Воткнув клин в профессора, татуированный еще успел поддать рукоятью со всей дури вверх. За углом раздался вскрик Лены. Гармаш секунду медлил с выстрелом, боясь зацепить Владимира Ефимовича, и нажал спуск, когда уже у профессора согнулись колени.

Одновременно заговорило еще два ствола. Лугин прыжком ушел с линии огня, и когда тип с лицом пьянчуги снова отыскал его мушкой ПМа, Денискин нож жестко встрял между ребер подонка. Басовитый гром дробовика из грота сбил с ног Славу Руднева. У мичмана не было и мгновенья уточнять, что с мальчишкой, видел только расплывающееся пятно крови по армейской одежке. Вырвав нож, Сергей волчком крутанулся к низенькому, держась стены, чтобы не схлопотать в спину из ружья. Из-за угла с воплем и обычной перочинкой в кулаке выбежал Артеха. Что он орал — непонятно: не слова, а буйный рев. И положил бы его низенький первой же пулей, если бы не Гармаш. Молодец майор! Кто бы ожидал: три выстрела в такой потасовке, дерготне и два их них в цель. Низенький сразу труп — девятимиллиметровая пуля разворотила черепушку. Татуированный, что резал профессора, еще дергался, пытаясь схватить выпавшую ТТшку, Лугин его опередил. Пистолет в правую руку, левую, стоя на четвереньках, занес с ножом. Добить выродка или бог рассудит? Нет уж, суд это человеческий — лезвие широко, на всю глубину до косточек полосонуло по горлу. Из темноты снова огрызнулись с дробача.

— Наземь! Едрен батон! — заорал мичман Ильину, тупо стоявшему между сумок над распростертым Славкой.

— Его убили! Эти суки! — Артеха взмахнул рукой, крепко сжимавшей маленький перочинный нож.

— Ну, дурак! — Лугин хотел, не поднимаясь, катнуться ему под ноги, только не успел.

Засевший в гроте, выскочил из укрытия, дважды пальнул, укладывая солдатика, и побежал по галерее.

Сергей стрельнул в отмазку. Наверное, не попал. Взгляд сразу перелетел к Ильину, корчившемуся под огромной коричневой сумкой. Тут же подбежал Игореша Ракитин и Гармаш. Позади в нескольких шагах раздавались сдавленные всхлипы Елены Владимировны.

— Да не высовывайтесь же, мать вашу! — зло прошипел на них Лугин. — Хрен его знает, кто там еще! Вот нарвались, так нарвались!

Он качнул головой, заслоняя лицо руками. Ладони прилипли к щекам. Отчего? Да они же в крови того подонка, — с некоторым опозданием дошло до мичмана.

Гармаш наклонился над Славкой, осторожно перевернул его спину, и тут же выпрямился, будто схваченный кем-то сверху за волосы. Губы его скривились, усики дернулись, и он разразился ядреным матом, потрясая кулаками в затемненную часть биотронов.

— Слышь, майор, не будь дураком! — одернул его Сергей. — Точно мишень маячишь. Хочешь, чтобы и тебя срубили? — не опуская ТТ, Лугин вглядывался в сумрак галереи, куда бежал последний из банды. Вот только вопрос: последний ли? Мичман больше не видел там никаких шевелений, и звуков с той стороны не слышал кроме журчания воды, но это не значило ничего. В голове каруселью вертелась мысль: или те трое, трупы которых валялись в двух шагах, такие самонадеянные идиоты, или они чувствовали за спиной какую-то силу еще. Черт бы их, умом никогда не поймешь выходок этих отморозков.

— Моих пацанов! Двоих моих пацанов, как перепелок из ружья! — не унимался Гармаш.

— Артеха жив, — известил его сидевший на корточках Ракитин.

— Берем его. Давай! Давай не стой хреном! Несем за угол, — Гармаш быстро пришел в себя. Глянул с жалостью на Лену Чудову, трясшуюся в истерике возле отца, и взял под руки Ильина. Тот вскрикнул, но, найдя взглядом Ирину, стиснул зубы: позволить малодушие при дамах он не мог. Игорь уже держал друга за ноги.

Красина и Хитрова тоже попытались справиться со слабо стонавшим профессором. Взяли кое-как, потихоньку потянули в безопасное место, к площадке перед началом тоннеля. И нужно было бы Лугину помочь им, но сейчас выходило не до джентльменства и даже не до жалости к раненым: сейчас главное, чтобы еще кого-нибудь не подстрелили. Сергей, сжимая вспотевшей ладонью ТТ, не спускал глаз с ближних проходов. Только когда на полу остались брошенные сумки и мертвый Славик Руднев, мичман подобрался на корточках к багажу, взял что по силам и поспешил убраться к площадке, над которой темнела дыра — ход к Нововладимирску. По пути Сергей споткнулся об татуированного. Голова бандюгана на подрезанной до позвонков шее повернулась набок. Холодные глаза уставились на Лугина. Точно глаза ворона, черные, с дьявольскими отсверками. Сквозь мертвую поволоку, сходящую с того света на них, Сергей словно прочитал предсмертное послание: будет еще вам! будет! пожалеете, что не здесь сдохли! И надо бы обшмонать труп мрачного пророка (может у него остались патроны на ТТшку?), но трогать его… С большим удовольствием Лугин потревожил бы Дракулу в гробу.

Чудова продолжала дрожать в истерике возле отца. Лучше бы она, чем бессмысленно гладить его по щекам, подняла голову старику, чтобы тому облегчить дыхание, и не травмировала его, да и всех остальных невыносимыми стенаниями. Как разобрал с первого взгляда мичман, рана у Владимира Ефимовича вышла тяжелой, — кровоточащий разрез от средины живота к ребрам — и здесь все зависело, как глубоко татуированный сунул нож. Лезвие-то у его бандитского клина не особо длинное — оставляло профессору некоторые шансы подышать воздухом этого мира. Повязку на скорую руку наложили бинтами из аптечки Хитровой. А с рядовым Ильиным, пожалуй, дела обстояли хуже. Сначала Сергей думал, будто парню охотничьей пулей просто порвало мышцы на плече — вещь, ой какая неприятная, но без непосредственной угрозы жизни. Потом только разобрал, что красные пятна по груди и возле живота, вовсе не брызги крови от пулевой раны, а след картечи — вещи куда более коварной, чем пуля. Стреляли-то в Артеху дважды. Значит, сволочь с ружьем попал оба раза: один патрон с жиканом, второй с картечью. И от второго много беды. Поди, разбери сразу, куда вошли злые колобки свинца. А лицо у парня белое. Хорошо, если бы только от страха, но раз посинел кончик носа и подбородок заострился, то ясный признак внутреннего кровотечения. Внутреннего, потому что, как Лугин не глядел, сильных видимых