Гражданской войны, были совсем не готовы к педагогической деятельности. На родине «…большинство из них не подпустили бы к военной школе на пушечный выстрел». А в Китае они преподавали через плохих переводчиков, что отчасти спасало их от совсем конфузного провала. «Следует отметить, – указывал В. А. Трифонов, – что, как общее правило, наших инструкторов пускают в китайскую армию, за исключением Кантона, как бы в оплату за материальную помощь с нашей стороны. Даем мы оружия на миллион рублей – и китайцы разрешают нескольким нашим инструкторам работать у себя в армии, причем ставят в такие условия, чтобы они были минимально активны и полезны китайской армии».

Тем не менее, находясь в штабах 1-й и 2-й национальных армий, военные советники (инструкторы) могли добывать ценную информацию на доверительной основе, не прибегая к использованию агентуры. Но, как пишет Корнеев, все беседы в штабе Фэн Юйсяна были «чисто платоническими». Что в этом превалировало: объективные препятствия, чинимые китайским командованием, незнание, неумение или нежелание вести разведку, сказать трудно. Скорее все вместе взятое.

Поступавшие из Пекина от военного атташе указания никоим образом не настраивали военных советников на серьезную работу по добыванию разведывательной информации. Так, 21 декабря 1925 г. руководитель группы советских военных советников в Кайфыне Г. Б. Скалов получил от комкора А И. Егорова распоряжение умерить активность наших советников. Их дальнейшая активность, по мнению А. И. Егорова, была чревата опасными последствиями, которые могли «…серьезным образом повлиять и даже нарушить хорошо отлаженные и вполне установившиеся взаимоотношения всего нашего состава группы с руководящими кругами 1 – й Народной армии и, в частности, с самим маршалом Фыном». О какой организации разведки после таких распоряжений могла идти речь?

В ходе налета на советское полпредство в Пекине в начале апреля 1927 г. среди захваченных документов была и инструкция военным советникам от 6 сентября 1926 г., регламентировавшая их отношения с Разведывательным управлением. Инструкция была разработана на месте – в центральной пекинской резидентуре.

От каждого инструктора требовалось предпринимать все возможное для ознакомления с военной организацией армии, в которой он находится, а также и для осведомления о состоянии армии противника. Инструктор должен был систематически собирать нужную информацию и передавать ее старшему своей группы, а последний – местному резиденту, сотруднику IV управления, находившемуся на должности инструктора в штабе китайской армии. От инструкторов требовалось оказывать любую помощь местным резидентам. Инструктор должен был указывать также на тех, кто мог бы быть привлечен к сотрудничеству в качестве агента.

Инструктору вменялось в обязанность следующее:

– вести подробный дневник с указанием всего того, что ему приходиться делать, и перечислением лиц, с которыми он встречается, с изложением содержания проведенных бесед и своих впечатлений;

– составлять доклад (не менее одного раза в месяц) относительно положения дел в его собственной части и у противника, а также общей военной ситуации; при этом предписывалось излагать свое мнение по затронутым вопросам;

– составлять отчеты (даже не приведенные в должный порядок) военно-статистического и географического характера (не реже одного раза в три месяца) с детальным описанием региона (провинции), занятого армией, и соседних провинций, уделяя особое внимание коммуникациям;

– представлять специальный доклад о деятельности шпионских организаций и организации контрразведывательной работы в «его армии» и в армии противника;

– сообщать о состоянии революционного движения крестьян (бандитов, «красных пик» и т. д.) в своем регионе.

В случае возникновения необходимости срочно доставить информацию по назначению старший группы мог отправить сообщение непосредственно в Пекине, минуя местного резидента.

Итак, инструкция, регламентировавшая деятельность военных советников (инструкторов) в интересах сбора разведывательной информации, была разработана в Пекине только в сентябре 1926 г. – на «закате» пребывания советских представителей в Китае. А когда она была доведена до сведения самих инструкторов и была ли доведена – не известно. Мало было провести инструктаж, надо было еще наладить получение информации и организовать ее передачу, а в ходе повседневной деятельности выявить возникающие при этом недостатки и внести соответствующие коррективы. А для этого требовалось время, которого уже не было. Что же касается IV управления Штаба РККА, оно почему-то оказалось в стороне от этой важной работы и только сетовало на недостаток информации.

Главный штаб кантонской армии к этому времени почти не имел никакой разведки. Южнокитайская группа военных советников вела спорадическую разведывательную работу, посылая агентов в тыл противника в исключительных случаях. Наряду с этим существовала налаженная разведка китайских генералов (и довольно широкая).

«Генеральская» разведка была построена не столько на платных агентах, сколько на друзьях и знакомых, которые на основе данного генералу слова информировали его обо всем необходимом. Это была личная агентура конкретного генерала, и, кроме него, никто другой не был посвящен в ее детали. Поэтому, когда какой-нибудь китайский генерал устранялся с военно-политической арены (такое случалось, правда, нечасто), его агентурная разведка никому не передавалась.

В это время, учитывая психологию китайцев, предлагалось организовывать разведывательную работу в виде «…осведомления какого-нибудь из популярных членов Гоминьдана, которому будут писать в порядке дружеской информации». Вполне очевидно, что подобное предложение как генеральное направление работы было совершенно несостоятельно.

Попытки создания объединенной резидентуры в Центре нашли свое отражение на Юге Китая, правда, только в конце 1925 г. и, конечно, в весьма специфичной форме.

Ставилась задача создать организацию типа советского ГПУ, способную защитить страну от контрреволюции, шпионажа, бандитизма, крупных должностных преступлений, контрабанды и пр. В результате была создана коллегия в составе пяти человек, в том числе четверо китайцев: председатель – «Тан-Пин-Сан», «Фу-Ли» (секретарь военной комиссии), «Ян-Ин» и «тов. Чен» (помощник начальника политотдела

3-го корпуса) и один советский представитель, собственно организатор всей работы, – военный советник В. Е. Горев (псевдоним «Никитин»).

Кроме вопросов контрразведывательных коллегия занималась и вопросами разведки, которые были включены в программу деятельности, так как заниматься этим делом было больше некому.

Владимир Ефимович Горев, как никто другой, подходил к выбранной роли: участник Гражданской войны, в недавнем прошлом уполномоченный особого отдела 16-й армии Западного фронта, заместитель начальника Особого отдела Московского ВО, выпускник Восточного отдела Военной академии РККА, в распоряжении IV управления Штаба РККА.

«Организация секретной работы, – утверждал Горев, – базируется на трех вопросах, а здесь, в Китае, – на четырех. При отсутствии хотя бы одного из условий она идти не может». К первому условию были отнесены деньги, второму – личный состав, третьему – поддержка парторганизаций и четвертому – переводчики.