В прошлое воскресенье у нас были гости, среди молодых людей – Киселев и Титов. Оба весьма любезны. Мадам Василевская в ярости, и уже давно, так как первый, после несколько странного ухаживания за нею ни разу за весь вечер к ней не подошел и явно слишком долго разговаривал со мной.

Во вторник я провела приятный вечер дома. Премилый граф Виельгорский пришел после восьми и остался далеко за полночь. Он очень любезен, очень; а это обаяние, эти манеры «gentlemanlike» [122] снискали ему обожание всех его друзей и в обществе делают его одним из очаровательнейших собеседников. Если бы я смела высказать свою тайную мысль, но… я дала слово не строить ни предположений, ни планов.

22 мая.

Маменька все еще нездорова. В прошлое воскресенье у нас не было дам, но вечер, на котором присутствовали лишь мужчины, был весьма приятен. Был Краевский, который безумно рад тому, что его приняли в Коллегию иностранных дел. Я называю его первым, потому что кроме него и Штоля, художника-флориста, я не знаю никого, кто наводил бы на меня такую скуку. Если К предполагает, что белые пуговицы помогут ему добиться моего расположения, то он ошибается, ибо ни белые, ни желтые, ни зеленые, ни серые, ни красные пуговицы не заставят меня переменить мнение.

Киселев пришел немного позднее Мейендорфов, Титова, Фишера и Виельгорского. Он уселся возле меня, но, поскольку я заговорила с графом Виельгорским, последний сел возле него. После недолгого разговора я сказала Кисе смеясь: «Вы не на своем месте сидите», так как г-жа Василевская была слева от меня. Не дослушав конца моей фразы, кровь приливает к лицу его высокоблагородия, он вспыхивает как бенгальский огонь и усаживается напротив. Я охотно посмеялась бы над его обидчивостью, но граф воспользовался ею, сел возле меня и не покидал меня ни на минуту. К мог подумать, что я сказала это намеренно, с тем, чтобы он уступил свое место графу, и уж менее всего я заинтересована в том, чтобы у него сложилось такое впечатление, ибо мне это и в голову не приходило.

Затем почти все ушли. Оставались лишь Мейендорф, Титов и граф, и до 12 мы проговорили о литературе.

2 июня Петербург.

Мы все еще в городе, и причина тому грустна – бедняжка Анна Антоновна очень больна, и Бог знает, поправится ли она, но я все же надеюсь на лучшее. Алексей недавно уехал в наше поместье. Петр с герцогом. Мы ожидаем приезда Варвары с мужем и очаровательной малышкой, она не может жить у нас, потому что у нас болели корью и все еще болеют коклюшем. Какая прекрасная погода! И один Бог знает, когда мы поедем в Приютино. Как великолепна река, какое чудесное небо, ни одного облачка! Нева, как гордая красавица, спокойна, тиха, но хороша, очень хороша… Из окна я вижу крепость, ее стены, мост через Неву… Я слышу доносящийся издалека шум экипажей – какая прекрасная картина, как она меланхолична, какие навевает грезы, сколько дум о жизни, и особенно о будущем пробуждает она! Меня спрашивают, что я пишу, они хотели бы прочесть мой журнал! Они никогда его не увидят! Да и зачем, он лишь опечалил бы их. Алексей, уезжая, просил меня приготовить к его возвращению сюрприз. Он часто говорил о… Мне очень бы хотелось как можно скорее получить от него письмо. И почему ж это? – спрашивает мой внутренний голос. Да потому, что оно, как я предполагаю, должно удовлетворить мой интерес.

Интерес

Лицо приятное, мягкое, но задумчивое, взгляд острый, живой, волосы совершенно седые, рост средний, он худощав. Одет весьма изысканно, без претензий, свойственных выскочкам. Манера поведения непринужденная, мягкая, приятная и предупредительная. Вот облик этого обаятельного человека. Увидев его впервые, я сама себе тут же сказала: «Вот настоящий джентльмен», – и я не ошиблась. Я всегда думала и продолжаю думать, что внешность редко обманывает, особенно глаза. Эта личность с первого взгляда вызывает к себе интерес, и этот интерес сохраняется навсегда. Никогда и ни к кому не была я так расположена, как к этому человеку, он внушал мне доверие и уважение, которые лежат в основе всех самых глубоких чувств. Находясь в его обществе, мне казалось, что я в обществе такого совершенного существа, такого человека, которому охотно и безбоязненно доверила бы свою жизнь. Я не испытывала к нему идеальной любви, это было скорее поклонение, уважение, восхищение.

Его возраст – думаю, лет сорок – нисколько меня не пугал. Да, на него я могла положиться, ибо его столь твердые правила были верным залогом счастья. Его безупречная репутация, обожание, которое он внушает всем без исключения, убеждали меня, что видеть его и любить – одно и то же. Счастлива та женщина, которая его полюбит; он, кажется, создан для того, чтобы нести в мир счастье.

Во вторник мы заезжали к Фишерам. Какое прекрасное заведение! Как я радовалась тому, что Интерес был там тоже. Там были папенька, маменька, Мейендорф, граф Виельгорский, моя кузина Марфа и мадам Адам, урожденная Полторацкая, другая моя кузина – прелестная женщина. Я подтрунивала над графом Виельгорским по поводу его учености в области ботаники. Он был, по обыкновению, очарователен и просил позволения провести вечер у нас. Вечером у нас были Глинка и Иванов, придворный певчий. Боже, какой прекрасный тенор! Граф приехал поздно, но тоже пел и оставался долго, очень долго… Вот и все, вот и все, вот и все!

8 июня

Бедная Анна Антоновна умерла. Она не смогла перенести болезнь. Да простит Всевышний все ее вольные и невольные прегрешения! Через месяц исполнился бы уже год, как не стало г-на Ермолаева; она не смогла жить без него. Хотя при жизни любовь их и была беззаконной и смешной, но она была возможна благодаря ее постоянству. А ее смерть освятила их любовь, сделав ее достойной восхищения. Приехала Варвара, моя милая Варвара. Ее малышка прелестна. Все свое время я провожу у нее. Утром в день смерти бедной немки Виельгорский приехал к ней, так как она живет в доме моей тетушки Волконской . Граф уезжает на месяц в свое поместье, а потом вернется сюда, и тогда, надеюсь, мы будем видеть его часто. Но нет, он будет опасаться приходить, чтобы не возбудить толков о себе. Он будет все так же галантен со мной: он не может меня полюбить. Его сердце слишком устало от любви, чтобы он мог помышлять о женитьбе на мне, и к тому же во мне теперь слишком мало очарования, я чувствую сама, что я уже не та, кем была в 18, 19 лет. Тогда я еще могла внушать страсть многим, сейчас… Никогда! Но так ли уж нужна страсть, чтобы создать благополучную семью и быть счастливой? Нет, но нужна хоть капля любви с одной стороны, а я не могу ее более внушать. Annette перечитала страницу 90 своего Журнала. Вот она, будущая жизнь!)

Дума. Жизнь моя

Перед отъездом в Приютино, на другой день приезда Вариньки, ушла я на балкон и там засмотрелась на Неву. Как чистое зеркало, отражала она все предметы на берегах своих