вспомню, в какой обстановке находятся братья, мама. Им очень плохо, но чем я могу помочь. Папа сейчас на фронте в Колпино в команде МПВО. Хоть и не воюет, но находится рядом с фронтом. Под Колпино идут ожесточенные бои. Я хоть немного утешаюсь тем, что не состою на иждивении родителей и хоть этим немного помогаю. А то папа не работает, мама тоже, а деньги нужны. Хоть папе выплачивают средний заработок, но его недостаточно.

Я выбрал койку, которая мне пришлась по нутру.

29 ноября.

Сегодня побудка была в семь часов. За пять минут нужно одеться в рабочее платье для зарядки. Вышли на улицу. Побегали, хотели уже проводить зарядку. Но было темно, и было трудно и холодно. Зарядку отменили. Сегодня на ужин дали суп, нехороший.

Выдали теплое белье, рубашку, брюки и теплые носки. День сегодня теплый, но дует сырой ветер, и меня надуло. Я плохо себя чувствую.

Нам еще объявили дурацкий приказ: это во время тревоги днем и ночью приходить в помещение училища.

1 декабря.

Внутри у меня какой-то сумбур. Я задумал уйти отсюда, так как мне здесь все опротивело. Я больше не могу так жить. Эти бесконечные перемены, построения, строгие требования меня так изводят, что у меня разорвется сердце. Так я никогда еще не переживал. Заявил желание об уходе старшине роты и жду, пока он доложит начальнику курса. Скоро ли я вырвусь отсюда?

2 декабря.

Я все остаюсь при старом желании уйти отсюда и с минуты на минуту жду вызова от лейтенанта П-ва, чтобы отпроситься совсем отсюда.

Вчера вечером меня подозвал старшина класса и спросил, действительно ли я хочу уйти из училища, так как до него дошли такие слухи. Я ответил утвердительно.

– Почему?

– Потому, что мне слишком мало лет, я не хочу всю жизнь посвятить службе в ВМФ, – ответил я, чувствуя, что ответил слишком нехорошо, но при этом принимал во внимание, что потом с вышестоящим начальством объяснюсь подробнее. Он что-то записал против моей фамилии и сказал, что доложит старшине роты. А еще до этого в обед уже докладывал старшине роты, который сам хотел доложить начальнику курса. Потом после обеда целый день надоедал командиру своего отделения, спрашивал его, отпустят ли меня, что могут мне сделать, могут ли отослать в армию, если я с 1925 года, и вообще, отпустят ли меня. Так что он устал отвечать мне. Наутро мне не терпелось узнать о результатах, и в обед я спросил у старшины роты. Тот ответил, что доложил и меня вызовут.

Я едва мог терпеть неизвестность и сам отыскал лейтенанта и обо всем доложил ему. Он записал и сказал, что вызовет. Теперь буду писать ему заявление, и если долго не получу ответа, то подам заявление.

3 декабря.

Дальше я не мог терпеть и решил действовать решительней. После завтрака я потихоньку ушел в здание училища. А ребята ушли на занятия. Здесь бродил по коридору, потом заходил в комнаты начальников, больше всех к начальнику курса, но они были пусты. Стал бродить по всему зданию и нашел на окне тетради, из которых несколько забрал себе.

Наконец дождался: увидел, что начальник политотдела пришел. Я к нему открыл дверь, постучавшись. Там он сидел за столом, возле него сидел полковой комиссар, напротив что-то докладывали сотрудники, рядом на диване сидел политрук. Я подождал несколько минут, пока он освободится, и обратится к нему:

– Товарищ батальонный комиссар, разрешите обратиться?

Он удивленно посмотрел и недовольно:

– Кто такой?

– Курсант Б. К-в.

– Как? – не понял он.

– Курсант Б. К-в.

– Ну что? – приготовился он слушать, полуобернувшись ко мне.

– Вот хочу уйти из училища и обратился к вам.

Он сразу переменился.

– Почему? Какие причины?

Те тоже смотрели на меня.

– Не могу я учиться. Мне шестнадцать лет, как я буду политруком? Он сразу переменился и стал серее с лица.

– Так вот, товарищ Б. К-в. Идите и учитесь. И больше ко мне с такими вопросами не обращаться.

– Есть, – и повернувшись, вразвалку вышел. Я нарочно держал себя так, чтобы он подумал обо мне с худшей стороны. Но немного пройдя по коридору, я остановился. Какой-то комок подступил к сердцу.

– Что я наделал? Зачем ушел, не довел до конца дело. Теперь лучше уйти уж. Начал дело и уж не сдавайся, а ты растерялся. – Такие сомнения и мысли налетают вихрем на меня. Я вернулся, постучался, вошел.

– Я опять к вам, товарищ батальонный комиссар.

Он и все были удивлены.

– Не хочу учиться в училище!

– Я вам уже сказал, и вы исполняйте приказание, – ответил он сердито.

– Не могу учиться, отчислите лучше меня! – начал я ему говорить и опять повторил, правда, сбивчиво, все причины, а кое-что приврал.

– Вы человек военный, зачислены курсантом, вас можно отчислить. Я уже вам сказал, что идите и учитесь. Ждите. А таких, как вы, нам и самим не нужно.

– Не хочу и не буду я учиться! – почти крикнул я.

Он тоже рассердился:

– Я вам приказываю. И вы исполняйте, а то за невыполнение приказа отдам под ревтрибунал. Вы ведь курсант?

– Нет, еще кандидат, – ответил я, хотя по приказу был курсантом.

– Нет, вы зачислены курсантом и только приказом по училищу можно вас отчислить. Идите!

– Не буду учиться! Не хочу я учиться. Не хочу совсем. Я лучше на фронт пойду!

– Куда?!

– В партизанский отряд, разведчиком или еще кем!

– Куда вам, вам 16 лет. Вы трус. Испугались трудностей. Что вы будете делать на фронте? Вот спишут, и пойдете домой.

– Когда выйдет, тогда и пойдете. Может сегодня, может быть завтра.

Я еще хотел поспорить, но сидящий политрук сказал:

– Чего ты хочешь? Разве тебе не сказали: надо подождать, – и я понял, что он был прав. Повернулся и ушел. Еще хотел сходить к лейтенанту П-ву, но его не было. Весь этот день я был сам не свой, томило какое-то чувство.

4 декабря.

На другой день утром, уже после завтрака, меня позвал старшина и сказал, чтобы после обеда в три часа я пошел к лейтенанту. Я догадался, зачем, и обрадовался. В назначенное время я пришел в кабинет лейтенанта, но его там не было. Мы с Петровым спустились вниз, где нам сказали курсанты, что нас ищет дежурный. Мы опять пошли наверх, потом пошли в кубрик и по дороге встретили дежурного. Он велел ждать в кубрике. Там еще был В. 3-м, но его отчисляли против желания. Во время часа ожидания