Сырым студёным сентябрём, под вечер, на Стреляном кордоне в доме лесника топилась печь: в трубе свистело, всхлипывало, заглушая ровное гудение огня; по стеклу хлестали крученые жгуты нескончаемого дождя; свирепый ветер за стеной кусты заламывал и перекатывал по грязному двору пустое дребезжащее ведро…

Что можно придумать печальнее, хуже подобной промозглой поры? Не вчера, а именно сегодня солнце сгинуло, небеса прохудились не где-нибудь, а непременно над головой того, кто давно мечтал и всей душой стремился на дупелей с бекасами, а угодил… чёрт знает во что и, должно быть, надолго. Не везет, хоть плачь. День с утра похож на вечер – время словно остановилось, заржавев от сырости. И не мудрено такими вечерами впасть в тоску, меланхолию, вздыхать и думать: не начало ли вселенского потопа за окном?

Как вдруг!..

Появляется вдруг перед вами кружка горячего, таёжными настоями пахнущего чая, славный табачок, а главное – рассказчик! Хозяин оказывается остроумным неутомимым рассказчиком. Вы спасены. Вы готовы признать – жизнь прекрасна!

Более того – ну, кто бы мог подумать – не сегодня-завтра, конечно, распогодится и вы об этом, как ни странно, пожалеете: столько недослушано весёлого и грустного в гостеприимном тёплом доме лесника на Стреляном кордоне. Но спасибо и за то, что было там рассказано – немало.

Хвала, хвала сырым студеным сентябрям!

1

Среди гор нехоженых, тайги немереной, шумящей на ветрах зелёными кудрями, есть одно укромное местечко, известное теперь в народе, – Чёртово Займище.

Старообрядцы-раскольники жили там, своим богам неистово молились, двуперстными знаменьями осеняя душу, в земных поклонах истязая тело и, доводя себя до умопомрачения, живьём себя сжигали по скитам – дымом возносились в небеса… Поздней, в гражданскую войну, партизаны прятались от белой гвардии в староверческих развалинах, свои землянки гоношили, целительными травами отпаивали раненых, питались ягодой, грибом и благодарили не бога, а чёрта, догадавшегося обложить клочок землицы непроходимой топью – чарусой.

Таинственное Займище. Заманчивое.

Местные блудливые коровы, голодным глазом зарясь на густое разнотравье, пробирались по зыбучим тропам к Займищу, нажирались до отвала сочных зеленей и сладко засыпали; наполненное вымя разбухало, коровы спешили в деревню, но обратную дорогу «чёрт с собой унёс». Одурелые от боли животные, дождиком роняя молоко, отчаянно бросались на деревья, раздирали глотки мучительным мычанием и, обессилев, плакали, захлебываясь в жуткой чарусе, – жизнью платили за сытость.

И люди впросак попадали: в погожий летний день или по осени «чёрт манил» с корзинкой пойти на Займище – малины, клюквы нагрести, грибов, лыко с деревьев надрать. А в сухое лето, бедное травой, хитрован какой-нибудь покосы за болотом разворачивал, где повсюду свистит сеноставка – рыжий маленький зверёк, зубами режущий траву и сооружающий стожочки.

Но, в общем-то, люди старались обходить это гиблое место, овеянное страшными легендами и преданиями.

Только один из местных – парень сильный, смелый – часто ходил на Займище и усмехался, когда старики предупреждали: смотри, с огнём играешь – чёрт к себе жить позовет.

Человек тот – Ванюша Стреляный.

Нигде и никогда пуля не дырявила Ванюшу, но людская молва, что морская волна – всё перемешает. Стреляный – это был дед Ванюши, моряк с бригантины, давным-давно когда-то пришедшей в беловодский городок; ночью каторжник с галеры убежал, а рядом стояла бригантина – моряк поплыл вдогонку за разбойником, а стража перепутала впотьмах и подстрелила. Ивану, моряку, пришлось валяться в лазарете. Бригантина ушла. Безвозвратно. Костеря «солёными» словами капитана по прозвищу Рожа Ветров, моряк попил немного с горя, побуянил. А потом Иван женился, глубокие корни пустил в беловодскую землю; вместо румпеля вцепился в плуг, хозяйством оброс, детворой.

Первый внук Ванюшей назван был – в его честь. И прозвище пристало вместе с именем.

– Носи! – благословил пожилой молодого. – Носи и помни: в нашем роду широкая душа – от плеча до плеча, как от Юга до Севера!

2

Ах, цыгане! Весёлый народ, огневой! Слушаешь песню ли, смотришь ли их залихватскую пляску – нельзя не подивиться искромётности, размаху кочевой души!.. И не всегда спохватишься: да полно! Может, слезу вековую свою прячут они за песнями и смехом? В дорожной пыли и в дымах от костров – за что вам, цыгане, досталась такая «распрекрасная» перекати-доля? Какая такая козырная карта выпала вам – нагадала дальнюю дорогу, которой нет ни края, ни конца?

Летним утром за деревней зазвенела наковальня, послышался могучий рёв медведя, ржание коней и песни под гитару: снова цыгане приехали.

В обед Ванюша Стреляный шагал с покоса. Остановясь в тенёчке под берёзой, вынул кисет, присел на пенёк и закурил. (Мог он дым пускать из уха, ребятишек веселил в деревне).

Но покурить не пришлось: в знойной тишине почудился ему девичий смех. Затоптал Ванюша цигарку и поднялся, недоумевая. Раздвинув нагретые ветки, вышел к берегу и услышал переплеск воды на Русалкиных Водоворотах – никто из местных там купаться не рисковал.

Громыхая сапогами, он спустился к воде, подкосил рукою свет, но в реке не обнаружил никого. Зато под берегом лежала пёстрая одежда, похожая на букет диковинных цветов, рядом – браслеты тёмной меди, костяной узорный гребешок и монисто – длинное ожерелье из каких-то разноцветных камней, из чужедальних монет, какие встречаются у цыганок.

Стреляный широк в кости, руки – что лопаты: одной ладошкой он сгрёб одежду, пошутить хотел, припрятать. Но услышал игривый оклик:

– Караул! Держите вора!

Ванюша обернулся и похлопал синими наивными глазами: где? кто? Недалеко от берега в воде маячило смуглое лицо. Ванюша присел на корточки.

– А не боишься ты купаться в этом месте? Вон какие воронки свистят!

– Подумаешь… – улыбнулась купальщица. – Положи одежду и отвернись, я выйду.

– А не отвернусь– что будешь делать? – он тоже улыбнулся.

– Тогда смотри… Бесстыжий!

– И посмотрю, небось глаза не лопнут?

Положив одежду на траву, он демонстративно подбоченился, наблюдая: купальщица подплыла к тиховодью, нащупала ногами дно и, работая руками, точно вёслами, спокойно пошла из воды. Смуглая шея обнажилась, плечи. Кожа над грудью отливала мокрой бронзой; в желобке между грудей белел костяной талисман…

Смущенный парень отвернулся и услышал насмешку:

– Аль не нравится, чего не смотришь?

Он покашлял в кулак: «Во, каналья!»

– Куда там нравится! Страшней не видел!

– Врешь! – засмеялась незнакомка.

– Вру, конечно! – признался весело.

Купальщица стала одеваться.

– Тебя как звать? – спросила между делом. – Ванюша? Стреляный?.. Значит, снова врешь.