смерти, но и не желаем оказаться причастными к делам, о которых ты говорил. Ты чужак, ты не один из нас, и мы не хотим иметь с тобой ничего общего. Ты должен покинуть деревню. На заре ты уйдешь.

Сказочник отправился в следующую деревню.

Успеха он не добился и там. Люди не хотели менять жизнь к лучшему. Они хотели просто жить. Если дивы-демоны-джинны их не трогали, проблемой люди считали не угнетателей, а Сказочника с его идеями.

Лечебниками в разных деревнях распоряжались по-разному. Где-то возвращали здоровье только достойным. Большинство достойных отказывались от лечения в пользу женщин и детей, чтобы всех вылечили хотя бы по одному разу и чтобы в каждой семье было хотя бы по одному здоровому ребенку. Дети взрослели, брали пример со старших, вникали в установленные правила жизни и поступали как все. Иначе в их среде было нельзя. Старшие отказывались лечиться в пользу младших, мужчины в пользу женщин, женщины в пользу детей.

Так было не везде. В других деревнях здоровье требовалось купить тяжелым трудом или преданностью правителю.

— Как далеко от одной деревни до другой? — поинтересовался Яшка.

— Расстояние разное, пешком примерно от двух до пятнадцати дней пути.

Анюта про себя улыбнулась: «Пешком». А как же еще? Бегом?

— Деревень, где ты не был, еще много? — спросила Дунька.

— Осталось всего несколько. Это не значит, что у меня нет шансов. Вы же в меня поверили? Поверит кто-то еще. А если люди, которые держат власть, откажут мне везде, я вернусь в те же деревни, но обращусь к простым жителям. И тогда те, кто гнал меня, будут повержены.

— Ты говорил, что хочешь людям счастья, — напомнил Яшка.

— Для этого я уберу тех, кто против счастья для всех, и поставлю на их место других, которые поймут, что и как нужно делать, чтобы их народ обрел счастье.

— Мне казалось, что счастье — понятие личное, — не унимался Яшка. — Каждый сам должен решать, что для него счастье, а что наоборот.

— Не спорь, Сказочник прав, — вклинилась Дунька. — Счастье — это когда все поступают хорошо, и тогда всем хорошо. А чтобы все поступали хорошо, надо убрать от власти тех, кто поступает плохо.

— Что одному хорошо, для другого плохо, — стоял на своем Яшка. — «Хорошо» и «плохо» каждый понимает по-своему.

— Глупости! — Дунька в защите Сказочника, казалось, готова была выцарапать Яшке глаза. — Все знают, что такое хорошо и что такое плохо!

Яшка отступил на шаг, чтоб, если что, Дунька, до него не дотянулась, и продолжал в прежнем духе:

— Я кого-то побил — хорошо, меня побили — плохо.

— Папа говорил, — внесла свое слово Анюта, — что «хорошо» и «плохо» отличить легко. Представь, что все-все люди постоянно делают так, как ты хочешь сделать, и по результату поймешь, хорошо это или плохо.

Воспоминания о папе заставили глаза повлажнеть.

День подходил к концу, солнце касалось верхушек далеких скал. Далеко на востоке, где уже собирались снеговые тучи, небо между Розовой и Желтой луной прочертили сразу две огненных полосы. Яркие полосы сошлись крестиком. Хорошая примета. В детстве Анюта часто глядела в небо. Говорили, что огненный крестик предрекал счастливое событие.

Следы в небе заметила и Дунька, она покосилась на Анюту: кому из них небо обещало счастье?

Верить, что приметы сбываются — самая глупая из примет. Папа рассказывал, что в день, когда умерла мама, небо раскрасилось сразу двумя крестиками. Не помогло.

Люди верили, что еще большее счастье, чем при виде крестика, ждало того, кто увидит мощную огненную полосу во все небо. Чем ярче и красочнее, тем лучше. Примерно полтора-два белого месяца назад ночное небо вспыхнуло так, что даже луны погасли. Принесла примета кому-то счастье? Как жили, так и продолжили жить. Стало только хуже.

Слабый ветерок нес вечернюю прохладу, по коже пробежали мурашки, Анюта зябко повела плечами. Еще немного, и прохлада превратится в жестокий мороз.

Яшка отставал, приходилось сбавлять шаг.

— Потерпите немного. — Сказочник видел, что все устали и начали замерзать. — Мы почти у цели.

— Расскажи, как появились дивы, — попросил Яшка.

Сказочник пожал плечами:

— Все произошло как всегда. У людей почему-то всегда так. Они, как обычно, создавали нечто жутко полезное и многообещающее, причем в который раз искренне верили, что оно изменит жизнь к лучшему… а получились дивы. Ничего не видите впереди?

— Дым! — воскликнула Дунька.

9. Свобода

— Деревня. Мы пришли. Надо убрать с виду некоторые вещи. Анюта, дай нож. Не вынимай, дай с ножнами. — В ткань бывшего одеяла Сказочник завернул шкуру дива и нож в ножнах, а могучую гнутую штуку уложил в получившуюся котомку сверху — так, чтоб было легко достать за рукоятку.

Перед тем как войти в деревню, Анюта обратилась к Сказочнику:

— Не знаю, нужно ли об этом говорить… По-моему, нужно. Мне кажется, тебе лучше сказать нам свое настоящее имя или придумать другое. Представь, как к твоим словам отнесутся люди, если тебя зовут Сказочником.

— Она права, — подтвердил Яшка. — Нас всех должны воспринимать всерьез.

«Нас всех» значило, что он заботился только о себе.

Сказочник беззаботно отмахнулся:

— Не люблю менять имя. Меня называли по-всякому, Сказочник — самое благозвучное.

Когда деревня открылась глазам, он дал наставления, как себя вести:

— Ничего не делайте без моего разрешения и, когда вас о чем-то спросят, говорите как можно меньше, а лучше молчите. Говорить буду я. Просто идите за мной и далеко не отходите. Если вас попытаются увести, отказывайтесь. Только с моего согласия.

Деревня стояла на неровной каменистой местности, два крыла дворца не соединялись между собой, они располагались на соседних пригорках, а перед ними высились странные сооружения. Прямоугольные строения были сложены из стволов крупных прямых деревьев, их покрывали остроконечные крыши, вход и узкие боковые отверстия были загорожены деревянными щитами. Одно из сооружений в размерах превышало остальные.

Чужаков заметили издалека. В деревне поднялся крик, из обеих частей дворца высыпали толпы народа. Все остановились и молча смотрели. Навстречу никто не пошел. Внешне местные жители походили на подземников и пещерников как родные братья, на них была такая же одежда из кожуры сахарника, большей частью ветхая и дырявая, на ногах плетенки. Многие ходили босиком. Женщины (все, как одна) — на