Возможностью прочитать это и десятки других личных писем мы обязаны авторитетной биографии королевы-матери, которую опубликовал в 2009 году Уильям Шоукросс. В 2012 году он же выпустил дополняющий биографию сборник личных писем «Подсчитывая благословления: Избранные письма королевы Елизаветы, королевы-матери», в которых была очень подробно описана эпопея с предложениями руки и сердца. История с перепиской, продолжавшейся более двух с половиной лет, завершается тем, что Елизавета в своем дневнике начинает прибегать к так называемому «зеркальному письму», пытаясь скрыть (а может быть, наоборот, подчеркнуть?) свои самые сокровенные мысли. «Я ьнечо анечадазо», – написала она задом наперед в своем дневнике 4 января 1923 года («Я очень озадачена»), а на следующее утро дневник пополнился словами «Я мокшилс огонм юамуд. Алетох ыб я ьтанз…» («Я слишком много думаю. Хотела бы я знать…»)

Третье предложение руки и сердца принц Берти сделал только в феврале 1921 года (хотя с его техникой многократных обращений это предложение можно было легко посчитать и тридцать третьим), и Елизавета поняла, что после почти двух лет уклончивых ответов больше откладывать свое решение не сможет. «Я ежот ьнечо ьсюунлов», – записала она в дневнике 11 января («Я тоже очень волнуюсь»). В следующие выходные она поехала с Берти в замок Сент-Полс Уолден, где после обеда они пообщались с ее эксцентричным отцом, у которого было интересное увлечение – он любил пилить дрова. «Принц Берти тоже попилил немало, – отметила она в дневнике. – После чая мы проговорили несколько часов. Алишер огонмен ьтаджодоп – ьсюедан, я ен ьнечо охолп ябес удев («Решила немного подождать – надеюсь, я не очень плохо себя веду»).

Возможно, именно эта пилка дров и сделала свое дело… Вообще-то, лорд Стратмор питал аристократическое пренебрежение к «монархии среднего класса» и строго наказывал своим сыновьям держаться подальше от придворных чинов вроде конюшего. Жена разделяла его мнение: «Насколько я понимаю, – однажды заметила леди Стратмор, – для некоторых королевская семья столь же притягательна, как для морских львов – рыба». Бесконечный круговорот королевских хлопот и непрекращающийся общественный контроль представлялись Стратморам чем-то вроде сурового пожизненного заключения для их очаровательной дочери, которую с удовольствием бы взял в жены любой герцог – и жизнь была бы комфортной и свободной. По словам Мэйбл Огилви, графини Эйрли, к которой с доверием относились как леди Стратмор, так и королева Мария, Елизавета «откровенно сомневалась и не была уверена в своих чувствах; она боялась жизни на публике, которая будет ожидать ее как невестку короля».

Но Елизавета была влюблена и восхищалась своим упорным поклонником. Ее письма с поддержкой его борьбы против дефекта речи показывают, что она уже тогда «подписалась» на проект «Берти» и с самого начала поощряла идею справиться с заиканием терапевтическими методами. В выходные в начале 1923 года молодой принц решил сжечь все мосты. «Он внезапно приехал в пятницу в Сент-Полс Уолден и постоянно повторял свои предложения. Так продолжалось до вечера воскресенья, когда в 11:30 она сказала „да”, – писала взволнованная леди Стратмор. – Я совершенно сбита с толку, поскольку все эти дни Е. колебалась и выглядела несчастной, но теперь она абсолютно счастлива – а он так просто сияет». «Сегодня в Англии нет мужчины, который бы ему не завидовал. В клубах царит уныние», – написал Генри Ченнон в своем дневнике 16 января 1923 года, в день, когда было объявлено о помолвке. В семействе Виндзоров полюбили Елизавету, у которой было в запасе столько улыбок, что с ней была мила даже королева Мария. Перед улыбчивостью будущей невестки пасовала даже педантичность короля. Всю свою жизнь Елизавета была исключительно непунктуальной, но, когда она опаздывала к королевскому обеденному столу, ее неизменно прощали. «Вы не опоздали, моя дорогая, – заявлял король. – Видимо, это мы сели за стол на две минуты раньше положенного времени».

Дети, родившиеся в 1926 и 1930 годах, сделали ее еще более любимой. Материнство с самого начала стало важной составляющей ее привлекательности. До появления на свет принцесс Елизаветы и Маргарет Роуз в королевской семье было относительно мало детей, и это создавало пробел как в ее собственной жизни, так и в публичном образе. Юная герцогиня умело руководила культом маленьких принцесс, принимая тщательно проверенных журналистов и писателей в фамильной резиденции Йорков, доме, который находился напротив Букингемского дворца по адресу: Пикадилли, 145. Журналистов отводили на детский этаж, где они видели лошадку-качалку и едва ли не касались алых щеток и совков, «с помощью которых маленькие принцессы каждое утро подметают толстый ворсистый ковер», слышали радостные возгласы и плеск в ванной комнате, где за дверью герцог, мужчина, купал своих дочерей.

Здесь, на Пикадилли, 145, всего в нескольких ярдах от автобусной остановки, была создана первая маленькая королевская нуклеарная семья, ставшая образцом сказочной семейной жизни для всего мира. Как заметил биограф Джон Пирсон, герцог, герцогиня и их дети напоминали персонажей из рекламы напитка «Овалтин».

Эти искусно контролируемые «утечки» показали другие стороны характера улыбающейся герцогини – ее проницательность и понимание важности пиара, поддержания связей с обществом. До этого ничего столь яркого и личного о здравствующих членах королевской семьи никогда не публиковалось в прессе с королевского одобрения. Неудивительно, что двадцать лет спустя королева Елизавета почувствовала себя оскорбленной, когда гувернантка Мэрион Кроуфорд позволила себе самовольно разгласить информацию.

В конце своего правления Георг V выразил похвалу образу уютного дома, который сумели создать Берти и его жена. «Он очень необычный», – отмечал старый король в письме «дорогому Дэвиду». Уверенность, с которой правительство и нация смотрели на Йорков после кризиса отречения, положившего конец кратковременному правлению Эдуарда VIII, во многом была связана с очевидной твердостью характера герцогини.

Елизавета нырнула в свою новую работу, как рыба, попавшая в водную стихию. В частности, она поддержала своего мужа, когда он столкнулся с перспективой стать королем Георгом VI. По словам Дермота Морры, эксперта по конституционному праву, который в те годы пользовался доверием королевской четы, новая королева, зная о своей эффектности, приняла сознательное решение никогда не отодвигать короля на задний план. Она увидела в Берти то, чего не видели многие другие, а разглядев его таланты, помогла их развить. Елизавета Боуз-Лайон, которую он трижды уговаривал и наконец уговорил выйти за него замуж, стала первым большим триумфом в жизни Георга VI, не слишком избалованного успехами. Она верила в него, и благодаря согревающему теплу этой веры тонко чувствующий и весьма привлекательный человек в конце концов смог заявить о себе чем-то иным, нежели плохим настроением. Она передала