Чем вам оказался полезен этот результат – тем, что он был связан отлучением, а когда от отлучения освободился, своей властью еще более властно пользуется? Чем вам помогло обвинение его в ложных преступлениях, когда на ваше обвинение я также легко отвечу, как ветер развеет пыль? Мало того, что вас безумие против вашего короля и правителя мира вооружило? Ничего ненависть вашего заговора не достигла, ничего не совершила. Того, кто руку Господа в королевстве утвердил, ваша [рука] свалить не смогла. Где же клятва верности, которой вы ему клянетесь? Почему забываете благодеяния, которые с царственной щедростью он направлял на вас? До сих пор ли вы руководствуетесь здравым суждением, а не гневом; раскаиваетесь ли вы в том, что начали, что как не могучая сила, над вами восторжествовав, вас победила, и ногами своими попирает, и эту кару налагает, которая покажет последующим векам, чего стоит королевская рука? Во всяком случае, вы, о, епископы, увидите, что не погибнете на праведном пути[506]; увидите, что не следует становиться нарушителями данной клятвы; о том, что последует для вас, вы сами знаете.

4. В то время как король от папы назад вернулся, получив благословение вместо проклятия, то нашел в качестве поставленного над собою короля герцога Рудольфа[507], который, услышав молву о его возвращении, прежде готовый к бегству, чем к сражению, прежде потрясенный, чем побежденный, бежал в Саксонию. Ведь легко королевство принять, а трудно удержать. Но никого не удивило бы то, что теперь бежал опытный и смелый в военных делах муж, так как часто справедливое и победоносное дело ввергает смелых в ужас и в бегство. О, алчность, наихудшая чума, которая добрые нравы развратила, и самые добродетели многократно в пороки превратила.

Этот достойный герцог, муж, пользовавшийся во всем королевстве большим авторитетом и славой, придерживавшийся правоты и истины, сильный на войне и вообще замеченный в добродетелях всякого рода, этот человек, скажу я, подчинился жажде власти, которая всех побеждает и, сделавшись предателем своего господина, поставил клятву верности ниже сомнительной чести. Все же были те, которые говорили, что на это он подстрекался папой и муж такой доблести не уступил бы когда-либо более жажде власти, чем внушению; и то [эти люди] в качестве аргумента для себя утверждали, что между тем, как после разрешения короля [от церковного отлучения] Рудольф захватил королевство, папа молчал, согласно тому, что написано комедиографом: тот, кто молчит, достоин похвалы[508]. Поэтому, когда удалился Рудольф, голову которого, если бы он был схвачен, карающий меч достойно бы отсек, король [Генрих] в Баварию и Швабию вступил[509] и из-за соучастников заговора против себя опустошил, крепости их сокрушил. Все же он не мстил за суть своей обиды, но, зная узду в проявлении мести, долго меньше меры вины сдерживал поводья наказания.

Но Рудольф, что уравновесил позор бегства проявлением смелости, осадил город Вюрцбург[510], где все же более обманом, чем доблестью сражался. Ибо, когда король для изгнания врага войско созвал, [воины] построились с обеих сторон для битвы, и передние ряды между собой в схватке сцепились, некоторые из всадников королевской стороны, привлеченные вознаграждением, которые себя к стороне короля едва ли в качестве верных сторонников причисляли, внезапно на него самого обратили оружие, но, не ранив, нанесли ушибы защищенному доспехами телу. Увы, несчастны те, для кого плата была причиной злодеяния и убийства, на которых в одном и том же месте и преступление свалилось и месть, ибо на них столько правых мстителей зря обрушилось, что в их телах утратилась человеческая фигура. И возникло волнение, поднялся шум, было брошено слово об убийстве короля и из-за этого известия устрашенное войско бежало, преследуемое врагами, и так как всадники на конях спаслись, за исключением немногих, лишь пехотинцам незавидная участь досталась, и по этой причине победа была столь большим преступлением, сколь малой заслугой[511]. Так враг, взяв город и поставив гарнизон, возвратился в Саксонию[512].

Что, дерзкий, стала тебе полезной беспорядочная резня обращенного в бегство народа или удача во взятии города, так как ты недолго городом [владел], разве когда-нибудь сможешь овладеть королевством? Король же, спустя немного времени вернувшись назад с войском, взял захваченный город[513], ведь те [люди], которым была поручена провинция ради обороны города, бежали из него. Потом, часто вступавший в Саксонию с войском[514], он возвращался назад либо как победитель, либо как равный в силе[515]. Но, следует написать, какую в последнее возвращение он одержал победу, сколь памятную, столь и счастливую, и было дано миру важное свидетельство того, чтобы никто не поднимался против своего господина.

Ибо достойнейшее отмщение отсечением правой руки за клятвопреступление явил Рудольф, который не побоялся нарушить клятву верности, принесенную своему господину королю. И словно других ран оказалось недостаточно для того, чтобы привести к смерти его, явилась для этой части тела также наказанием она, чтобы через наказание была познана и вина. Но следует написать и о другом, что в той победе тронуло, а именно, что бежало как победившее, так и побежденное войско. Бесспорно, по указанию божественной милости свыше это произошло таким образом, что после падения главы [мятежников] взаимным бегством был предотвращен грех взаимной резни[516].

Но жестокий народ не придал значения ни ущербу, ни знаку; и даже, говоря точнее, не мог быть побежден рукой, потому что был побежден упрямством: он поставил себе нового короля Германа[517], который и сам новым образом погиб. Ибо, когда саксонцы его из своей земли изгнали, из-за чего бы то ни было, потому что им в нем что-то не понравилось[518], то, вернувшись на свою родину и продолжая носить пустое имя короля, он присоединился к епископу Трира Герману[519], которого прочность непреступных укреплений побудила к дерзкому решению о том, чтобы сочувствовать [движению] против короля [Генриха]. Какова же может быть власть короля, который имел защиту не от своих, но от чужих укреплений!