что в принципе неспособен обижаться на женщин, так как выше этого. Оказалось, способен. Обиженный и недоумевающий, он вспоминал их единственную ночь, луг, озеро, как они лежали в траве, разбросав в стороны руки и соприкасаясь пальцами. Он словно видел сверкающее до боли в глазах озеро и слышал шелест камыша и аира, чувствовал запах воды, чуть-чуть болотный, и травы, в которой оглушительно стрекотали кузнечики… Вспомнил, как касался ее пальцев… Обиделась? Чем же он ее обидел?

Хватит!

Он взял с тумбочки мобильный телефон и стал рассматривать «кладбищенские» снимки, уже в который раз, хотя мог воспроизвести их мысленно во всех деталях. Частокол, как драконьи зубы. Заросшая травой мостовая – центральная аллея. Полуразрушенные памятники, рухнувшие колонны, перекошенные кресты. Ангелочки с обломанными крыльями… Обломки, заросли, джунгли… Полно спама, надо удалять. Ну, Дрючин! Романтик!

Усыпальница. Выщербленные мраморные колонны, мраморное крыльцо, развороченный взрывом вход. Черная пасть часовни. Плохо видно, темно. Прямоугольное помещение, погребальная камера. Тумбы с чугунными надгробиями, нечитаемые надписи. Черный провал. Гроб Каролины. Ее останки. Грязно-серое платье… Слишком темно. Ворох тряпья на полу… Собака! Что за дикая фантазия положить ей в гроб игрушечную собаку? Алик считает, это говорит о раскаянии. Просьба о прощении. Алик с его завиральными идеями! Бриллиант, раскаяние… Ну вот как в человеке сочетается деловая хватка и слюнявый идеализм! Романтика, ожидание чуда, какие-то халявные настроения – хоть тресни, а подай сюда чудо! Хочу бриллиант и точка. Раз был, значит до сих пор где-то тут. Спрятан, закопан, в гробу, в собаке… С Судовкиным понятно – аферист и черный археолог, но Дрючин?!

Шибаев рассматривал выпотрошенную истлевшую собаку… А если не раскаялся, зачем тогда собака? Вот на хрен собака? Он рассматривал кадры снова и снова. Черная бусина глаза, другой выпал или… что? Большая круглая бусина… Бриллиант? Нет, успокойся, Шибаев. Если бы собачий глаз был хоть отдаленно похож на бриллиант, тот вытащил бы оба. Второй просто выпал и теперь валяется где-то там… Тот? Кто? Убийца или Судовкин?

Вопросы, вопросы, вопросы… без ответов. Ясно одно, это не конец. Теперь бриллиант ищет убийца, который ни перед чем не остановится. И Алик Дрючин. И за компанию он, Шибаев, которому этот бриллиант на хрен не нужен.

Он провертелся почти до утра и уснул на рассвете тревожным полупрозрачным сном. Снилась ему восставшая из гроба улыбающаяся Каролина, она покачивала коричневым черепом, смотрела черными ямами глазниц и тянула к нему руку с зажатым в костяшках пальцев блестящим камешком. На этом интересном месте его разбудил Алик. Шибаев раскрыл глаза и с недоумением уставился на адвоката, босого, в одних трусах, с книгой в руках, вся фигура его была фантасмагорически подсвечена светом, падающим из гостиной. Шибаев рывком сел, испытав мгновенную оторопь и решив, что Алик помешался на почве убийств и бриллианта.

– Ши-бон, я нашел его! – сказал Алик дрожащим от возбуждения голосом. – Его звали Терешко! Мама твоей англичанки была его дочкой! Анна Терешко! Поэтому Судовкин шарился у нее в доме. Здесь все сказано! – Он потряс перед носом Шибаева книгой.

– Что это? – хрипло спросил тот.

– Книга Матвея Юрьевича Зленко «Извечный град» – про историю города, помнишь, он говорил? Вот тут он пишет… сейчас! – Алик открыл заложенную пальцем страницу и прочитал: – «Все имущество Старицкого, включая дом и утварь, было выкуплено местным негоциантом Терешко Степаном Еремеевичем». Терешко! А платиновая брошка досталась Аде Борисовне от мамы, Анны Терешко, помнишь, она говорила? Возможно, куплена у Старицких. У них в семье могло быть и колье с бриллиантом, также от Старицких, возможно проданное деду Храмова во время войны. Судовкин тоже думал, что могло, потому и…

– Откуда у тебя книга? – перебил Шибаев.

– Подобрал на полу. Какая разница!

– Спер у Судовкина?

– Допустим! Зато мы теперь знаем, кто купил бриллиант.

– Дрючин, мы этого не знаем. Зленко тоже. Мы даже не знаем, был ли бриллиант…

– Был! – вскрикнул Алик. – Я чувствую, что был. Ты страшный пессимист, Ши-бон, ты меня удивляешь, ты же все видишь в черном свете!

– А ты спер книгу, – обличил адвоката Шибаев.

Алик фыркнул негодующе, повернулся и вышел из спальни…

Глава 24

Ловушка

…Алик еще спал, свернувшись клубком на диване. Шибаев плеснул в лицо холодной водой, сварил кофе, обжигаясь, наскоро проглотил и выскочил из дома. Часы показывали десять. Через сорок минут он был в Бобровниках. Оставив машину в кустах у березовой рощи, он зашагал к «драконьим зубам» кладбищенского входа. Утро выдалось тихим и солнечным; сегодня старинное кладбище выглядело удивительно мирным и задумчивым. С одного памятника на другой перескакивали юркие пронзительно вскрикивающие черные птицы.

Он остановился перед усыпальницей Старицких. Здесь ничего не изменилось, только в черную пасть разлома проникал солнечный свет и были видны прямоугольные тумбы с чугунными надгробиями. Он вошел внутрь, поморщился от хруста мраморных крошек под ногами. Надгробие над могилой Каролины лежало на своем месте – уходя, они с Аликом привели все в порядок. Он постоял минуту-другую на пороге, прислушиваясь. Вокруг все было тихо, только шуршали в листве черные вскрикивающие птицы.

Шибаев сдвинул тяжелую плиту, выдохнул и протиснулся внутрь. Уцепившись руками за край ямы, он нащупал ногами пол, оторвал руки и достал из кармана джинсов фонарик. Рассмотрев уже знакомые по фотографиям останки Каролины, он подумал, что они выглядят не так зловеще, как на картинке. Обтянутый коричневой кожей череп, проваленные глазницы, масса бесцветных волос, костяшки рук, сложенных на груди. Подушка, криво лежащая под головой, разорванная, выпотрошенная собака на полу… Горки трухи от истлевших букетов бессмертника. Шибаев присел на корточки. Единственный собачий глаз блеснул в луче фонаря. Он потрогал его пальцем… Стекло, пластмасса? И все-таки, почему собака? Раскаяние или издевка? Зленко сказал, он был жестокий и своенравный. Мог и живую… Зачем собака?

Пристроив фонарь на край гроба, Шибаев поднял ворох тряпья, когда-то бывший игрушечной собакой, и запустил внутрь пальцы. Вата разлезалась в руках, из распоротого брюха сыпалась труха, почувствовался запах гнили… Он задержал дыхание. Пусто. Дернул кожаный ошейник – тот держался на удивление крепко – заглянул в гроб, приподнял ткань платья… Алик сказал, что оно было белым, платье невесты… Может, и было когда-то. Сто лет назад. Ткань разлезлась у него в руках. Преодолевая отвращение, он отодвинул край платья и рассмотрел пряжки на остроносых туфлях. Как ни мало он знал о бриллиантах, но и этого было достаточно, чтобы понять – на пряжках обычные стекляшки. Шибаев обследовал стены тесной камеры, стараясь не зацепиться за паутину и пытаясь найти тайник. Впустую. Он вздрогнул и отпрянул,