– В каком смысле зеленый?

– В прямом! Зеленый, сонный…

– После ночи с Закревской? – ухмыльнулся капитан. – А тебе завидно?

– Она законченная психопатка! Вместе со своим черным человеком. Еще с ножом бросится или отравит. Надо немедленно обыскать дом! Чердак и подвалы!

– Сядь, Дрючин, и успокойся. Ты действительно думаешь, что с ним что-то случилось? С какой такой радости?

– Он никогда не исчезал на полдня! На целый! После Судовкина мы всю ночь не спали, только под утро легли. Я думал, он еще спит, сделал кофе, пошел будить, а его нет. Исчез, пока я спал. Не позвонил, не оставил записки.

– Спешил, видать, – заметил капитан.

– Куда? Некуда спешить. Ума не приложу. Надо что-то делать!

– Ты говоришь, вы обсуждали убийство Судовкина и не спали… Соображали, где бриллиант? Может, Санек надумал чего и рванул проверить?

– Какой бриллиант? О чем ты? Да ему чихать на бриллиант! Да и куда можно было… – Алик осекся.

– Что?

– Я знаю, где он! На кладбище!

– Так сразу и на кладбище…

– В Бобровниках! Он поехал проверить усыпальницу Старицких.

– Ту, которую взорвали? Интересно живете, ребята.

– Поехали! Может, он еще жив! Там разрушенная крыша, могла провалиться после взрыва и завалить, а он там! Надо фонарик! – Алик заметался по квартире. – Нету! Он взял фонарик! Он там!

– У меня в машине есть, успокойся!

…Машину Шибаева, синюю «бэшку», они заметили в кустах метрах в пятидесяти от входа.

– Я знал! – закричал Алик. – Он здесь! Быстрее!

Он ворвался в часовню первым и застыл посередине.

– Ну, и где он, по-твоему? – спросил капитан Астахов.

– Вот плита Каролины, – растерянно сказал Алик. – Закрыто…

– Ну-ка, пусти! – Капитан отодвинул его и налег на плиту. Та подалась, и они заглянули в открывшуюся черную дыру.

На полу, скорчившись, лежал Шибаев…

– Он там! Он умер! Задохнулся! – Алик попытался нырнуть в черную дыру, но был удержан капитаном.

– Подожди, Дрючин, он не мог задохнуться, плита прилегает неплотно. Я сейчас!

Доставая на ходу мобильный телефон, капитан Астахов пошел из часовни.

– И «Скорую»! – прокричал ему вслед Алик.

Через сорок минут часовня заполнилась топотом и голосами. Все по очереди заглядывали в склеп, цокали языками и высказывались, не выбирая выражений насчет того, как этот туда попал и что там делал. И обсуждали, как этого оттуда достать.

– Клад искал? Из черных археологов?

– Он жив? Сердечный приступ?

– Привидение напугало! Нечего шастать!

– До чего додумался. Вход взорвал!

– Крыша может рухнуть в любой момент или стены, все на соплях. После взрыва!

– Мумия в гробу! Паук!

– Там их полно! А вонь! Там нечем дышать!

– Что у него в руках?

Шибаев прижимал к груди полиэтиленовый пакет с каким-то тряпьем…

Потом они приступили к спасательным работам. Алика спустили вниз, он обвязал Шибаева веревкой и закричал: «Вира!» Сверху потянули…

В итоге Шибаев пропустил самое интересное и очнулся уже на носилках, после укола. Алик наскоро ввел его в курс дела, не преминув пожурить за необдуманный идиотский поступок. «А если бы мы не приехали, а если бы ты задохнулся, а если бы упала крыша», – без продыху вопрошал Алик…

… – Вы дуйте в больницу, а мы тут осмотримся, – сказал капитан Алику. – Побудешь с ним, смотри, чтоб не сбежал. Санек, ты точно никого не видел? Тут след от протектора, возможно, стояла машина…

– Не было машины. Я в норме. – После укола Шибаев попытался подняться с носилок. – Не надо в больницу.

– Так и будем стоять? – недовольно спросил врач. – Скажите спасибо, что приехали, мы обслуживаем только по городу.

– Что с ним, доктор? – спросил Алик.

– Похоже на отравление. Надо взять анализы. Как хотите, дело ваше.

– В больницу! – скомандовал капитан. – Давай, Дрючин!

Глава 26

Quis custodiet ipsos custodes?[3]

Главная по подъезду, активистка Света Судак, крепкая горластая тетка средних лет, обходила квартиры на предмет сбора средств на озеленение подоконников. Было около восьми вечера, народ вернулся с работы, самое время потрясти и поставить перед фактом, типа «голые подоконники, стыдоба и смотреть страшно». С ее плеча свисала большая холщовая сума, в которую она собирала дань, а под мышкой Света держала гроссбух со списком «чистых» и «нечистых» и всякой полезной информацией, вроде дат, целевого назначения, отметок о предыдущих поборах. Над ней подтрунивали, хихикали за спиной, называли солдафоном, но были рады до смерти, что есть такая Света, при которой не забалуешь, и замок на входной двери в порядке, в подъезде чисто, лифт исправный, даже кнопки целые, и окна худо-бедно моют. На таких, как Света, надежных при всякой власти, и держится государство.

Короче, пошла Света по квартирам, взимая деньги, ставя птички и заставляя расписываться. Кто-то врал, что денег нет, кто-то возмущался, сколько можно и на кой хрен, если и так дерут за коммуналку. Света привычно бухала басом, что «с тех копеек никто не обедняет», и «оно ей триста лет не надо», а также «в соседнем подъезде цветов завались, а у нас одни жлобы, прости-господи»! Жильцы постарше, женщины, были рады и приглашали на чай на предмет сплетен и слухов. Или на чего покрепче.

Так добралась она до квартиры Леньки Бардина, который деньги давал, но цеплялся, охальник, приставал и распускал руки. И только ржал, как конь, когда она прикладывала его с неженской силой и от души. Она позвонила, потом еще раз. Приложила ухо к двери, но ничего не услышала, нажала на ручку, и дверь открылась. Ну, обормот, фыркнула Света, забыл запереть, и зычно закричала: «Эй, хозяин! Живой?» Из прихожей ей было видно, что в гостиной горит свет. Ей никто не ответил. «Ну, совсем», – пробормотала Света и ринулась в гостиную. Здесь орал телевизор – показывали сериал, где плохие и хорошие парни стреляли друг в друга, били морды и запихивали в багажник заложников. Сначала ей показалось, что в комнате пусто, а потом она увидела на полу между диваном и журнальным столиком хозяина. Ленька лежал на спине и смотрел в потолок, руки его были раскинуты в стороны, а на майке расплывалось страшное черное пятно. Света слегка сползла по косяку двери, но ей удалось удержаться на ногах и даже не закричать. Она только охнула и прикрыла рот рукой…

…Леонид Савельевич Бардин, сорока двух лет от роду, холостой, безработный, ранее не привлекавшийся, был застрелен в упор из пистолета тридцать восьмого калибра, того же, как показала экспертиза, из которого убили Храмова. Только в отличие от Храмова, в спину которого были выпущены две пули, Бардин был застрелен одной, перебившей легочную артерию,