необходимым. 19 декабря на всенощной давка в Покровской церкви была так велика, что с молящимися были обмороки, а одного мальчика, за невозможностью выпустить через дверь, передавали с рук на руки над головами молящихся. Громкие крики пострадавших, стоны мешали богослужению. От крайней духоты погасли почти все свечи, а электричества не было. Большое скопление народа при почти полной темноте может вызвать тяжелую катастрофу. И я сам при моем больном сердце настолько страдаю от невыносимой духоты, что 18 декабря не смог окончить всенощную. Верующие из северной части города очень страдают от дальней и небезопасной ходьбы в вечерней темноте. В крайнем случае, если облисполком откажет в открытии собора, я просил бы открыть хотя бы храм Казанского монастыря или церковь бывшего женского Вознесенского монастыря»[128]. Заметим, что лишь в 1991–1993 годах местные власти возвратили здание кафедрального собора верующим; восстановлены были кресты на куполах, освящены престолы, в храме начались богослужения.

В январе 1945 года в Тамбов приезжал Г. Г. Карпов. Архиепископ Лука ознакомил его с положением дел в епархии и имел с ним несколько продолжительных бесед.

Надо сказать, что в отличие от многих иерархов архиепископ Лука не тушевался перед Г. Г. Карповым во время их встреч и в переписке. Он сообщал о фактах нарушения советских законов, регулирующих – как он это понимал, – свободу совести. В частности, в письме от 16 января 1945 года можно прочитать: «Довожу до сведения Совета о нарушении Конституции директором 5 тамбовской школы Надеждой Ивановной Линюк. Она созывала преподавателей и учеников и запрещала им бывать в церкви под угрозой изгнания из школы». Об отношении в Совете к таким обращениям Луки свидетельствует резолюция заместителя Г. Г. Карпова Зайцева, наложенная на письме: «А что же она должна делать? Заставлять посещать церковь?»[129].

Карпов, находясь в Тамбове, побывал в Покровской церкви во время богослужения и убедился в справедливости требований правящего архиерея об открытии второй церкви в Тамбове. И вновь обсуждается вопрос о возвращении собора, и, как кажется, председатель и не против. Но… власти уперлись, и даже Карпову сдвинуть их с места не удалось. Так вплоть до 1988 года в Тамбове действовал только один храм – Покровский. Заметим, что Карпов ревизуя деятельность Медведева, отмечал его безынициативность и медлительность в деле рассмотрения заявлений верующих, залежи которых он обнаружил в кабинете своего подопечного. Волевым решением он рассмотрел 74 таких дела и дал указание об открытии 12 церквей.

Острая нужда в храмах по всей Тамбовской области была налицо. Действующие храмы не вмещали в себя прихожан, особенно в церковные праздники. Как указывал Медведев в своей докладной записке о пасхальных богослужениях в апреле 1944 года: в Покровский храм Тамбова пришло от четырех до четырех с половиной тысячи человек при максимальной вместимости храма в 650 человек; в Скорбященскую церковь Мичуринска – от трех до трех с половиной тысячи, в церковь Моршанска – от двух с половиной до трех тысяч человек.

Нежелание властей удовлетворять массовые обращения граждан о регистрации православных общин фактически способствовало широкому распространению в селах и деревнях области деятельности незарегистрированного духовенства и религиозных групп. Объявлялись священники-«перекати-поле» или просто какие-то «церковные шарлатаны», не принадлежавшие ни к одной из известных церковных юрисдикций. Одно время Лука, получая информацию об этом и желая как-то ввести этот процесс в организационные рамки, направлял в некоторые населенные пункты по просьбе верующих священников, выдавая им справки следующего содержания: «Священник NN находится со мною в каноническом общении. В священнослужении не запрещен и пользуется всеми правами священнослужения»[130].

Однако Медведев резко возражал против этого. Лишь вступивший вместо него в должность уполномоченного в ноябре 1944 года П. К. Павлов согласился с регистрацией так называемых сверхштатных священников. Формально они были приписаны к определенным храмам, но никаких богослужений в них не совершали, так как жили на расстоянии более 20 километров. В их обязанность входило совершение треб в домах верующих близлежащих сел по их приглашению.

Отметим, что к нуждам своих клириков владыка относился очень внимательно. На съезде благочинных он поднимал вопрос о достойной оплате труда диаконов, псаломщиков и регентов; регулярно рассылал по приходам анкеты, в которых просил указать, какое жилье имеют члены клира, сколько за него платят и нужно ли ставить вопрос об улучшении жилищных условий. Он также интересовался, не претерпел ли кто из священнослужителей ущемления со стороны финансовых органов при обложении подоходным налогом. Обобщая полученные сведения, Лука при встречах с уполномоченным обращал его внимание на эти проблемы.

Заботясь о молодых священниках, Лука наставлял их смотреть на служение Богу не как на средство пропитания или ремесло требоисправления, а как на тяжелый подвиг служения народу через неустанное возвещение слова Божиего. «Если священник – говорил он, – главным делом жизни своей поставил насыщение ума и сердца своего учением Христовым, то от избытка сердца заговорят уста».

В этом сам архиепископ Лука был непревзойденным примером. Во время служения в Тамбове некоторые из его почитателей специально записывали проповеди владыки, чтобы затем, перепечатав их, раздавать в храме всем желающим. Таким образом было записано и сохранено для последующих поколений верующих около восьмидесяти его проповедей.

Владыка всегда внимательно следил за отношением верующих к своим проповедям. Как-то в конце 1944 года в одной из проповедей Лука сказал, что немецкие зверства не случайны, что жестокость присуща немецкому народу в целом; эта национальная черта уже не раз выявлялась у немцев в прошлые столетия и отражает, так сказать, дух германского народа.

Одна из его слушательниц, учительница Софья Ивановна Борисова[131], немка по национальности, преодолев смущение, подошла после проповеди к архиепископу и сказала ему, что немцы, как и русские, бывают всякие, и никакого жестокого немецкого духа она не знает. Владыка молча выслушал ее и молча же покинул храм. А через несколько дней, при большом стечении народа, сказал прихожанам, что обнаружил в прошлой своей проповеди недопустимую ошибку. Неправильно говорить о жестоком характере всех немцев вообще. Он просит тех, кого это замечание обидело, если можно, простить его. Впредь он будет обдумывать свои проповеди более серьезно.

…Столь нужное тогда для Патриаршей церкви пополнение епископата и епархиального клира возможно было, по обстоятельствам времени, только за счет возвращения после покаяния бывших обновленцев. Возможный его порядок обсуждался в течение октября – декабря 1943 года на специальном заседании Синода. Патриарх Сергий считал, что наступил момент, когда церковь «выходит навстречу блудному сыну и содействует его обращению». Вместе с тем обновленческий епископат не мог рассчитывать на «автоматическое» прощение своих прегрешений перед церковью. Каждый из возвращающихся должен был покаяться перед духовником, указанным церковной властью, и отказаться от всех наград, полученных в расколе. Предусматривалось, что те клирики,