комитета БНСР, через три месяца он перешел на другую сторону. Во время поездки по Восточной Бухаре совместно с военным министром А. X. Арифовым Ходжаев при нападении на советский гарнизон в Душанбе возглавил бухарские части, в результате чего были взяты в заложники несколько высокопоставленных советских командиров. Ходжаев объявил войну русским войскам в республике, призвав «всех, у кого под рукой есть оружие», присоединиться к борьбе с «вражеской агрессией», длящейся вот уже полстолетия. Хотя Красная армия сумела прорвать осаду, захватить Ходжаева в плен не удалось; затем он пытался сотрудничать с Энвер-пашой, после чего в апреле 1922 года отправился в Афганистан, чтобы обратиться за помощью к Аманулле, а также к англичанам [Baysun 1943: 65] 10°. Ему не суждено было вернуться. Ходжаев оказался в Турции, где под именем Османа Коджаоглу сформировал ядро среднеазиатской эмигрантской общины.

Тайные общества

Говорили, что многих младобухарцев шокировал масштаб разрушений, причиненных городу во время красноармейского штурма[334], и по крайней мере некоторые из них начали прорабатывать возможные пути развития вне советской орбиты, одновременно добиваясь максимальной независимости БСНР в пределах оной. Бухара, таким образом, сделалась центром ошеломляющего множества политических махинаций, в равной мере циничных и утопических, однако подкрепляемых стремлением к национальному освобождению.

Прибытие 31 декабря 1920 года в Бухару Ахмет-Заки Вали ди, по-видимому, послужило катализатором образования тайной организации. Валиди, с которым мы познакомились во второй главе, в своем стремлении к башкирской автономии проделал сложный путь, сначала примкнув к белым, а затем перейдя к сотрудничеству с большевиками. К лету 1920 года ему стало ясно, что автономия по-советски – это не то, чего он хотел. В июне 1920 года Валиди был приглашен в Москву для переговоров с большевистским руководством, где встретился с другими тюркскими лидерами, в том числе Солтангалиевым и Рыскуловым. В своих воспоминаниях он пишет, что именно тогда в Москве недовольные национал-коммунисты из различных мусульманских общин решили объединиться вне партии для достижения национальных целей, которым партия не сочувствовала [Togan 1999: 275]. Тем не менее башкирский деятель не порвал с большевиками открыто, а ушел в отпуск[335]. Он присутствовал на I Съезде народов Востока в Баку, не будучи ни приглашенным гостем, ни избранным делегатом. Оттуда Валиди направил Ленину и Сталину длинное письмо с осуждением их «колониальной» политики по отношению к Востоку. Его главная жалоба – то, что национальную интеллигенцию превратили в «легко победимого классового врага». Он выдвинул ряд требований: чтобы центр прекратил преследования национальной интеллигенции, считал ее «преданными Советской власти кандидатами на занятие ответственных советских постов» и разрешил, «если возможно, участвовать в организации Советской власти и партии в новой Бухарской Советской Республике»[336]. Валиди закончил письмо в хорошем партийном стиле, «коммунистическим приветом», но Ленин и Сталин были не восприимчивы ни к критике, ни к требованиям. Не получив ответа, Валиди пошел на окончательный разрыв с большевиками. Он перебрался в Бухару, где поселился на нелегальном положении и взялся за создание тайной организации для борьбы за национальное освобождение [Togan 1999: 309], пользуясь поддержкой, если не активной помощью, ряда высокопоставленных членов бухарского правительства.

В апреле 1921 года бухарские, туркестанские и несколько казахских деятелей образовали Федерацию национальных мусульманских обществ Средней Азии (Ўрта Осиё Миллий Авомий Мусулмон Жамиятлари Иттщоди), или «Миллий иттиход», с общей программой[337]. В 1922 году название было изменено на Туркестанское национальное единство (Туркистон миллий бир-лиги). Первоначально в его задачи, по словам Валиди, входило обеспечить независимость «Туркестана» и удостовериться, что его судьба находится в руках «туркестанцев». Этот Туркестан должен был стать «демократической республикой» с полной свободой в вопросах религии и отделением церкви от государства, обзавестись собственной национальной армией и экономической самостоятельностью, стремиться развивать современное образование и науку, имея прямую связь с европейской цивилизацией (а не через посредство российской). Доступ к природным ресурсам страны должен был обеспечиваться каждой национальности пропорционально ее доле в составе населения [Togan 1981: 408–409]. В более поздних версиях программы и территориальные границы, и основные требования были сформулированы более четко. Название «Туркестан» широко использовалось для обозначения всей российской Средней Азии – Туркестанского края царских времен, Бухары, Хивы, Казахской республики (то есть бывшего Степного края) и областей, населенных башкирами[338]. Притязания на независимость основывались на принципе национального самоопределения и были направлены против русских переселенцев и Российского государства. «Туркестан» явно мыслился как государство тюрков, тем не менее о тюркских территориях, находившихся под управлением Китая или Афганистана, в программе не упоминалось. Для «Миллий иттиход» наиболее важен был российский политический контекст.

Отчет ГПУ о допросе одного из секретарей Валиди (1922) дает несколько иную формулировку целей организации: «достижение полной автономии Восточных Совреспублик»; объединение их в федерацию; обретение «широких национальных прав»; вывод всех российских войск и создание национальных армий, с тем условием, что российские войска по-прежнему могут охранять внешние границы федерации; формирование нового правительства во главе с «Миллий иттиход»[339]. Подобная формулировка по терминологии гораздо ближе к советским дискуссиям и указывает на выраженную связь с представлениями Мусбюро 1920 года или устремлениями национал-коммунистов, которые, в отличие от Валиди, решили остаться в партии (Рыскулов, Солтангалиев). Такое видение требовало революции, но революции на условиях мусульманской интеллигенции. Поэтому оно не обязательно с самого начала было антисоветским, хотя в изгнании, безусловно, сделалось таковым. Подражание русским революционным образцам было характерно для практики национальных тайных обществ и в других отношениях. «Миллий иттиход» имел Центральный комитет и периодически проводил «съезды», на которых решались практические и политические вопросы, так же, как это делали все российские партии с 1917 года. Существование подпольных обществ, несомненно, беспокоило советскую госбезопасность (которая усматривала в них темного двойника самих большевиков), и по обвинению в принадлежности к этим организациям на смерть было отправлено немало людей, однако эти общества были не столь уж чужды советскому строю, как виделось большевикам. Подражания и географический размах амбиций «Миллий иттиход» свидетельствуют о том, что данная организация являлась таким же продуктом российской политической сцены, как и большевики.

Тот факт, что Валиди мог инкогнито путешествовать по Средней Азии и скрываться от ЧК в конспиративном жилье, свидетельствует об уровне организации и определенном проникновении в советский аппарат. Тем не менее значение «Миллий иттиход» как политической силы легко преувеличить. Сам Валиди признает, что между основателями имелись многочисленные разногласия. Бухарцы хотели использовать тайное общество прежде всего для того, чтобы добиться максимальной независимости от Советов, тогда как туркестанцы тяготели к формированию более обширной среднеазиатской платформы для достижения того, чего