году Центральный исполнительный комитет республики (преемник Ревкома) обсуждал необходимость создания современной тюрьмы, которая должна была размещаться «в специально определенном правительством месте, как в культурных странах»[277]. Новое отношение к гражданам отчетливо обозначил и интерес к спорту, физической культуре[278].

Определяющим фактом для младобухарцев являлась отсталость их страны. В сентябре 1921 года Совет министров разослал всем местным властям циркуляр с призывом неукоснительно следовать установленным процедурам, вести надлежащую отчетность и эффективно собирать налоги. Эти задачи были важны потому, что

из-за неправильной политики эмира наше государство превратилось в одну из самых отсталых стран в мире по развитию науки и искусства, промышленности, сельского хозяйства и торговли. В результате сегодня всего 2 % нашего населения умеют читать и писать, а остальные 98 % не умеют и потому оторваны от мира. Наша торговля была основана на устаревших методах, и наши коммерсанты перепродавали продукцию дехкан за рубеж в угоду только своим интересам, поэтому вся выгода от торговли уходила в другие страны. <…> Общеизвестно, что в тех странах, где не развито предпринимательство, отсутствует и промышленность[279].

В другом документе, также относящемся к 1921 году (но, к сожалению, без подписи), говорилось, что экономическое развитие может быть достигнуто посредством объединения ресурсов состоятельных людей. Именно эти

совместные усилия мысли и богатства обеспечили развитие торговли и промышленности в Европе. Но поскольку появление частных компаний и акционерных обществ в советских условиях, в которых мы живем, невозможно, задачу по созданию таких коммерческих учреждений должно взять на себя правительство[280].

Напомню, младобухарцы задолго до революции рассматривали государство как главную движущую силу реформ. В намечавшейся теперь этатистской экономической политике не было места признанию классового конфликта, не говоря уже о каком бы то ни было стремлении бороться с классовой эксплуатацией. Земельная реформа так и не вышла за рамки экспроприации имущества семьи эмира и тех, кто бежал с ним в изгнание, а собственность богатых торговцев осталась по большей части неприкосновенной. И хотя правительство взяло под контроль вакуфное имущество и облегчило положение дехкан, обрабатывавших вакуфные земли, установив единый налог, но в прочем не осуществляло заметного вмешательства в экономику.

Одним из первых действий нового правительства стало учреждение газеты. Это был акт большого символического значения (поскольку эмиры всемерно сопротивлялись появлению в Бухаре прессы) [Айни 19266: 94-101], однако еще больший интерес представляло содержание газеты. Первый номер открывался заголовком: «Соотечественники бухарцы! Да здравствуют свобода и равенство!» («Бухороли ватандошлар! Озодлик ва тенгли-кингиз муборик бўлсун!»). Ниже помещалась обличительная речь Ф. Г. Ходжаева, направленная против эмира, где свергнутый монарх обвинялся в эксплуатации, коррупции и невнимании к нуждам «нашей священной родины – Бухары [муқаддас юрти-миз бўлган Бухоро]». Также Ходжаев в общих чертах обрисовывал происхождение представляемого им режима: новое правительство возникло благодаря усилиям «людей, которые начали задумываться о реформах десять-пятнадцать лет назад», однако столкнулись с решительным противодействием и преследованиями эмира. Ходжаев не упомянул ни о коммунизме, ни о России, ни о событиях 1917 года[281]. Этот пропагандистский тезис о борьбе джадидов против деспотизма, за права, народное равенство и государственную независимость на протяжении последующих месяцев доминировал в заявлениях младобухарского правительства.

Та же риторика прослеживается и в материалах I Бухарского съезда народных депутатов, поспешно созванного правительством. Съезд собрался в летней загородной резиденции эмира уже 6 октября и заслушал ораторов, подчеркивавших, что деспотизму положен конец, а «[новое] правительство справедливо и поддерживает народ»[282]. Выгоду от ликвидации деспотизма и провозглашения свободы и равенства получили народ (халц, миллат) и родина (юрт, ватан): оба понятия были новыми в политической жизни Бухары, но основополагающими в мировоззрении младобухарцев. В данных высказываниях поражает полное отсутствие марксистских представлений и классовости. Революция рассматривалась, скорее, как этап на пути преодоления невежества и достижения прогресса.

Товарищи [Биродирлар]! – призывал один из активистов. – Старое правительство угнетало вас по причине вашего невежества. Товарищи, давайте, объединяйтесь с Коммунистической партией и обретайте свои права, давайте своим детям образование [илм маорифдан бехраманд қилиб], открывайте школы там, где их нет, побеждайте безнравственность, укоренившуюся при прежнем правлении[283].

Такое толкование революции продолжало господствовать в прессе вплоть до 1923 года, когда стало нарастать советское давление на младобухарцев. В январе 1923 года Ф. Г. Ходжаев еще мог называть главными врагами республики народное невежество (халқнинг илмсизлиги… яъни жаҳолагп), экономические трудности и разрушение городов и деревень в ходе войн за освобождение людей (халц озодликурушлари)[284].

Внутренняя политика младобухарцев была направлена на создание современного централизованного государства с единой административной структурой, которая должна была заменить единоличную по большей части власть местных правителей (воли, jçokum). Кроме того, младобухарцы позаботились о формировании силовых ведомств для укрепления нового режима. Еще до окончания боевых действий, 31 августа 1920 года, Ревком сформировал Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией (БухЧК)[285]. Вслед за ней вскоре появились отдельная Комиссия по защите революции, основанная в октябре[286], и Бухарская красная армия, созданная в феврале 1921 года. Местная Красная армия рассматривалась как национальная. В комсомольской брошюре, изданной летом 1923 года, когда советский контроль был уже значительно сильнее, утверждалось, что долг (вазифа) бухарской молодежи – собирать деньги на обучение и подготовку солдат, ибо «страна, не обладающая силой, не сможет обеспечить и свои права»[287].

Новое правительство сразу же предприняло попытки выработать концепцию истории национальной революции и жертв, принесенных во имя нации. На первом же заседании Министерство просвещения решило заказать написание истории Бухарской революции[288]. В конечном счете контракт на создание книги, которая вышла на узбекском языке под заглавием «Материалы для истории Бухарской революции», получил Садриддин Айни. Книга примечательна своей эмоциональностью, прочно основанной на мусульманском дискурсе, в ней нет ни упоминаний о классах, ни каких-либо материалистических аргументов. В труде Айни сохраняется органическая связь с исламистской историографической традицией Бухары, но при этом наличествует связное повествование о борьбе джадидов с тиранией эмира. Айни вернулся в Бухару впервые с 1917 года, а 22 ноября 1920 года был среди младобухарских деятелей, собравшихся, чтобы обсудить меры по увековечению памяти своих товарищей, уничтоженных эмиром. На этом собрании было решено сформировать комиссию, которая составит полный список погибших, изучит их жизненный путь и сделает заказ на написание их биографий. Там же было принято решение превратить большое захоронение «мучеников» в парк и заняться установлением памятников героям в самой Бухаре и других местах. Наконец, собравшиеся обратились в Совет министров с просьбой выделить средства для материальной поддержки семей «мучеников»