– И интересно, – киваю я.

– Прекрасно. Не хочется прерывать наше общение, но у меня скопилось много дел, – вздыхает он. – Я попрошу кого-нибудь уведомить тебя о времени выезда патруля. И еще, наша следующая встреча состоится в пятницу в десять утра, Трис.

Я прихожу в бешенство. Ведь я так и не расспросила его о том, о чем хотела. Впрочем, сейчас уже поздно сожалеть, поэтому я встаю и направляюсь к двери. Но Дэвид окликает меня:

– Трис, я должен быть откровенным с тобой и хочу, чтобы ты мне доверяла.

Впервые Дэвид выглядит почти испуганным, а его глаза широко открыты, как у ребенка. Но мгновение спустя это впечатление пропадает.

– Возможно, я был под влиянием коктейля из сывороток, – произносит он, – но я помню, что ты им сказала. Ты пообещала убить меня, лишь бы защитить то, что хранится в Оружейной лаборатории.

У меня перехватывает дыхание.

– Не беспокойся, – продолжает он. – Твое поведение явилось главной причиной, по которой я предложил тебе стать моим советником.

– Почему?

– Ты продемонстрировала качество, которое я наиболее ценю в своих сотрудниках: способность идти на жертвы ради общего блага. Если мы собираемся выиграть бой у генетических повреждений и сохранить экспериментальные города, мы и должны так поступать. Верно, Трис?

Меня охватывает гнев, но я заставляю себя кивнуть. Нита упоминала о том, что эксперименты могут быть прекращены. Но отчаяние Дэвида, желающего спасти дело своей жизни, не оправдывает убийства целой фракции. На мгновение я замираю в дверях, пытаясь взять себя в руки, а затем решаю рискнуть.

– А что бы произошло, если бы они устроили второй взрыв и попали в Оружейную Лабораторию? – выпаливаю я. – Нита заявила, что тогда включатся дополнительные системы безопасности и все такое.

– Сыворотка была бы распылена в воздухе. Даже маски не защитили бы нас от нее, потому что она впитывается в кожу, – отвечает Дэвид. – Никто, даже генетически чистые не смогли бы ей сопротивляться. Не имею понятия, как Нита узнала об этом. Сведения совершенно секретны. Полагаю, мы найдем источник утечки.

– Что делает подобная сыворотка?

Его улыбка превращается в гримасу.

– Скажем, так: Нита предпочла бы просидеть в тюрьме до конца своей жизни, чем контактировать с ней.

Тут он прав. Ни убавить, ни прибавить.

– Смотрите, кто у нас, – ерничает Питер. – Предатель пришел.

На его кровати и прямо на полу разбросаны географические карты. Они белые, бледно-голубые и зеленые. Они притягивают мой взгляд. На каждой из них Питер нарисовал неровный кружок вокруг нашего города – Чикаго. Он отметил единственное место, где до сих пор побывал. Я смотрю на круги, пока они не превращаются в моей голове в красные пятна, похожие на капли крови. Не выдерживаю и отворачиваюсь. Значит, и я такой же маленький в этом мире.

– Если ты думаешь, что достиг небывалых моральных высот, по сравнению со мной, то сильно ошибаешься, – холодно говорю я Питеру. – Зачем тебе карты?

– У меня возникли проблемы с восприятием действительности, – фыркает он. – Люди из Бюро помогают мне узнать обо всем побольше. Океаны, планеты, звезды…

Несмотря на его небрежный тон и судя по безумной мазне, мне ясно, что у него не обычный интерес, а настоящая одержимость. Я его понимаю – я сам был точно так же одержим своими страхами, без конца пытаясь их преодолеть.

– И как? Помогает? – спрашиваю я.

А ведь прежде я никогда не трепался с Питером просто так. Раньше мы лишь орали друг на друга. Наверное, он не заслуживал такого отношения, но факт в том, что я действительно ничего о нем не знаю. Я с трудом вспоминаю его фамилию. Хейс. Питер Хейс.

– Вроде бы, – хмыкает он и берет одну из самых больших карт.

На ней изображен земной шар, похожий на круто замешанное тесто. Я разглядываю ее, и начинаю потихоньку разбираться в том, что вижу. Синим цветом изображены водные пространства, тогда как суша – разноцветная. В одном месте на суше поставлена красная точка. Питер тыкает в нее пальцем:

– Крошечный кружок покрывает все места, в которых мы с тобой когда-либо были. Ты мог бы уничтожить этот микроскопический участок земли, утопить его в океане, и никто ничего не заметит.

– Ты прав. Ну и что? – и я чувствую, как боязнь собственной ничтожности снова просыпается во мне.

– Как ну и что? – восклицает он. – Какое тогда имеет значение все, что я когда-нибудь говорил или делал? Да никакого.

– Нет, – возражаю я. – Неважно, что земля заполнена множеством людей. Мы очень разные, и поэтому то, что вносит каждый из нас, неповторимо.

Он отрицательно мотает головой. Мне становится любопытно, не пытается ли он подобным образом убедить самого себя, что те гадости, которые он совершил, на самом деле не имеют значения. Похоже, гигантские размеры планеты приводят его в восхищение. Он запросто может затеряться и не нести ответственности за свои поступки.

Он наклоняется, чтобы развязать шнурки.

– А твои фанаты подвергли тебя остракизму?

– Ничего подобного, – говорю я автоматически, но затем природная честность берет верх. – Возможно. Только они не мои фанаты.

– Ладно тебе. Они исповедуют культ Четырех.

– Ревнуешь? – не могу удержаться от смеха. – Хочешь основать свой собственный культ психопата?

– Если бы я был психопатом, то давно бы убил тебя, пока ты спишь, – он корчит жуткую рожу.

– И, наверняка, добавил бы мои глазные яблоки к своей коллекции?

Мы с Питером хохочем. Что со мной? Я шучу и праздно болтаю с человеком, выколовшим глаз Эдварду и пытавшимся убить мою подругу. Если я могу ее теперь так называть. С другой стороны, он тот, кто помог нам закончить симуляцию атаки и опять-таки спас Трис от смерти. Может, мне лучше вообще забыть о прошлом и начать все с начала?

– Не хочешь присоединиться к нашей маленькой группе? Правда, нас люто ненавидят остальные, – заявляет Питер. – Пока мы с Калебом являемся единственными ее членами. Но, учитывая, как легко можно стать врагом этой девчонки, уверен, наши ряды будут расти день ото дня.

– Конечно, – зло отвечаю я, – и поэтому ее надо было убить?

Мое сердце сжимается. Я ведь сам чуть не погубил ее. Если бы она оказалась ближе к месту взрыва, то, вероятно, как и Юрайя, лежала бы в коме, опутанная трубочками. Неудивительно, что она сомневается в том, хочет ли со мной остаться.

Легкомысленность, владевшая мной минуту назад, моментально исчезает. Питер нисколько не изменился. Это по-прежнему тот же самый человек, который был готов калечить и уничтожать ради того, чтобы подняться на вершину фракции. Но я не смогу забыть и того, что сделал сам.