можно только мечтать… Вот только сам Николай мечтать не собирался. И не исключал вероятность, что та же объединенная армия может быть повернута и против него.

К счастью, пока Фридрих верит, что сможет объединить германские земли вокруг Пруссии, он на это не пойдет… Николай опять вернулся к мыслям о том, на что может пойти его родственник ради дела всей своей жизни. Воспользоваться вероятным предательством Австрии, чтобы столкнуть ее с Россией, и потом при его, Николая, поддержке добиться этой цели?

Грязно, но возможно. Задержка идущих в Россию военных грузов и нейтралитет, который играет только против нас… Может, Меттерних и прав, и все это просто совпадения. Но Николай решил, что лучше действовать, считая, будто все плохо. А значит… Как сказал тот капитан: если среди союзников есть те, кто на нашей стороне, стоит дать им побольше аргументов в споре с поклонниками Англии и Франции.

— Я дал своей разрешение капитану Щербачеву атаковать английские суда в бухтах Балтийского моря. Через две недели он выступает, так что подготовьте соответствующие ноты для Пруссии, Швеции, Дании и Англии.

Нессельроде удивленно замер — такого он не ожидал — но потом привычки взяли верх, и вечный министр Российской империи покорно склонил голову. Он мог возражать, но в итоге всегда принимал сторону царя и всегда исполнял то, что ему поручали. Николай же проводил взглядом слугу еще своего брата, а потом подумал, что и ему на этой должности может понадобиться кто-то более молодой. Кто разбирается в ситуации, кто не боится спорить, кто может указать на ошибку, которую не видно сразу.

Царь задумался, а потом вспомнил, как Александр недавно рассказывал ему про их посла в Вене. Дерзкий, умный, варящийся прямо в нужном котле — как же его звали? Кажется, Горчаков Александр Михайлович[22]?

* * *

Следующие несколько часов я чувствовал себя миледи. В том смысле, что у меня на руках были письма, не сильно отличающиеся от «то, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства»…

С первым таким я без очереди прошел на встречу с военным министром Василием Андреевичем Долгоруковым. Невысокий, круглолицый, с зачесанной лысиной — он, казалось, совсем не подходил для военной должности. Как я потом узнал, Долгоруков особо и не служил в действующей армии, но зато в 25-м году сумел правильно ответить на вопрос Николая.

Будущий царь спросил, может ли он на него рассчитывать, и корнет из караула Зимнего дворца ответил самым правильным образом: «Ваше величество. Я — корнет Долгоруков»… Несмотря на помощь в карьере, Василий Андреевич все равно был неплохим человеком. Я вспомнил, что именно он станет главой третьего отделения после Орлова. Будет до последнего придерживаться заложенных еще Бенкендорфом принципов — не карать, а помогать народу России — но в итоге просто не справится. Как сейчас не справлялся с организацией армии в военное время.

— И что вы хотите? — князь смерил меня усталым взглядом.

— Инженерную роту, две пехотных и полигон, где их можно будет тренировать.

Я протянул подписанную Николаем бумагу.

— Полигон отдам на Волковом поле, — Долгоруков ответил без задержки. — Солдаты там будут завтра в восемь утра с соответствующим приказом. Еще какие-то пожелания?

— Никак нет, — я вежливо поклонился.

Искренне. Не ожидал столь быстрой реакции. Может, тут дело в письме, но, может, и сам Долгоруков оказался не столь плох, как можно было подумать. Все-таки он в военном министерстве всего два года, а это не так и много времени, чтобы разобрать все, что было сделано до него.

После Долгорукова я отправился в Адмиралтейство. На всякий случай прихватил с собой отделение лейб-гвардии Кавказско-Горского полуэскадрона, который, как оказалось, отвечал за охрану царя. Ну, а я решил, что и за выполнением его воли грозные горцы не откажутся присмотреть. И не зря. На территорию флотских меня пускать не хотели. Как оказалось, Константин не поленился издать на этот счет аж отдельное распоряжение.

Возможно, при самом великом князе меня бы даже сейчас сумели остановить, но его не было на месте. А характерная форма моих сопровождающих удержала всех на почтительном расстоянии. Всего десять минут ушло на поиск того, кто мне нужен, и еще через полчаса адмирал и генерал-интендант флота Лука Богданович выписал мне все необходимое. Пушки, порох, ядра и, главное, людей, чтобы всем этим пользоваться.

Следующим человеком, к которому я заглянул, был Клейнмихель. Вообще, я изначально планировал использовать ресурсы Якоби для решения технических проблем, но император просто сказал, что этот человек справится лучше. Пришлось соглашаться.

Петру Андреевичу Клейнмихелю был уже 61 год, но он все еще оставался главным по всем большим стройкам империи. И если не считать затянувшихся сроков по Исаакиевскому собору и храму Христа Спасителя, то в целом его проекты претворялись в жизнь быстрее, чем было принято в этом времени. А еще мы были заочно знакомы по письму Тотлебена, в котором Эдуард Иванович расписывал идею рокадных железных дорог и бронированных платформ.

— Григорий Дмитриевич, а я все ждал, когда же вы ко мне заглянете, — Петр Андреевич даже дома встретил меня, как и положено в Николаевскую эпоху, в мундире. Подтянутый, со вскинутым подбородком и треугольными усами, он напоминал боевого прусского офицера.

— До вас дошло письмо полковника Тотлебена? — уточнил я.

— Конечно. Жаль, что до вас еще не дошел мой ответ, но дороги в это время года просто ужас. Мы хоть и строим сейчас сотни верст шоссе в год, но этого все равно недостаточно.

Шоссе в это время — напомнил я себе — это не привычные в будущем укатанные в асфальт трассы. А всего лишь шоссированные гравием дороги — собственно, отсюда и название. Впрочем, в 19 веке и такие шоссе — это прорыв.

— Недостаточно, — ответил я Клейнмихелю, — но некоторые задачи столь велики, что нам дано их только начать. А уже только наши правнуки, дай бог, доведут их до конца.

— Хорошие слова, — одобрил Петр Андреевич, продолжая вести разговор словно мы старые добрые друзья, и между нами нет никакой пропасти в чинах.