И все-таки Эргоному было не по себе.

Он не вздрогнул, когда рядом возник Ледащий, но сердце ухнуло. «Да, старею, сдаю…»

— Милостивый государь, господин Эргоном! — возбужденно воскликнул призрак. — Там творится что-то невероятное! Невесть откуда появился огромный берендей, а с ним русалка небывалой силы…

Эргоном слушал сбивчивый доклад, кивая головой, потом прервал Ледащего:

— Хватит, довольно. Я уже все понял. Отправляйся в Лионеберге. Быстро.

Мысли проносились где-то на краю сознания. Что за русалка, откуда? Без разницы, главное, что «силы небывалой», а берендей — это, конечно, Яр, значит, и бригадир наверняка там, переиграл своих бойцов, ай да Тучко, щучий сын, сумел встряхнуться…

Но не задерживались мысли в голове, потому что все было не важно сейчас. Чутье в голос кричало: беги! Все, ты отстрелялся, следующий бой будет для тебя последним. Плевать на клад, на недовольство Дайтютюна, на угрозу для карьеры — на кону стояла жизнь, и Эргоном ни секунды не сомневался в том, что следует делать.

Продолжая краем глаза следить на зоной телепортации, он стянул с Летуна очки-«консервы», бросил их на ковер, потом, распахнув на мертвом теле рубаху, сорвал с груди управляющий амулет и, вскочив на самолет, резко поднял его в воздух и бросил в полет над самыми верхушками деревьев.

Эргоном не мог этого знать, но с бегством он мог не спешить. Поняв, что Гемье скрылся через тайную тропу, Хмурий Несмеянович решил не рисковать:

— Лезть под пули Эргонома нам не резон, но и он навряд ли посмеет сюда сунуться. Давай-ка лучше путями земными к поляне проберемся, посмотрим, что там да как…

Не всякому дано пройти по спутанным тропам, не заблудившись и не сгинув, но это всегда может сделать тот, кто их путал. Бывший бригадир с бывшим звеньевым, не теряя времени, отправились в путь, оставив Персефония и Блиску под сенью памятника Томасу Бильбо.

Яр без особой охоты расстался с женой, но ее талант к чаровным песням был сам по себе отличным оружием, а кроме того, упырю и русалке достался весь арсенал, отнятый у связанных герильясов.

Вынужденная передышка пошла на пользу Персефонию: необходимость защищать женщину заставила его отвлечься от тяжелых мыслей.

Блиска, чувствуя его настроение, о путешествии с Хмурием Несмеяновичем не говорила, спрашивала о жизни. Они сидели в брике, которую молодой упырь подогнал к уродливому памятнику. Перед ними было разложено разнообразное оружие.

— Что рассказывать? Человек из меня, по правде, дрянной получился. Может, не совсем уж дрянь, но все-таки… Шалопаем я был. Осиротел рано, а наследство мне неплохое досталось. Прокутил. Гулял, бретерствовал… Теперь вспоминаю — сам удивляюсь. Вроде бы не по природной склонности, а просто поддался… Потом уже самому надоело, а остановиться не мог. Но в этом мне помогли.

— Упыри?

— Нет, один человек, которого я оскорбил и который, как оказалось, владел рапирой намного лучше меня. Пока я отлеживался, успел кое о чем подумать. Особенно когда услышал, что девица, из-за которой… Ну, в общем, это уже не важно. Тогда-то ко мне и пришел один упырь с предложением присоединиться к общине.

— Ты изменился, когда стал упырем?

Персефоний улыбнулся — правда, без веселости.

— Наверное, честнее будет сказать: я опять пошел на поводу. Только на сей раз у того, что вытащил меня из болота, а не макнул в него.

— Ты про того упыря?

— Нет, — качнул головой Персефоний, — про Королеву. Знаешь, что такое упыриные Короли?

— Старейшины? Предводители общин?

— Не только. Короли — это плоть Закона. — Блиска глядела на него с сочувствием и, как ей самой казалось, с пониманием. — Сложно объяснить, — вздохнул Персефоний. — Это совсем не то же самое, что законник. Вот я вижу: ты думаешь, будто я и за бригадиром пошел точно так же, как прежде за другими? Нет. Раньше меня несло по течению, в точности как какую-нибудь пустую бочку. Так и бывает с теми, для кого Закон — голая идея. Но с тех пор как я встретился с нашей Королевой, я уже не пуст, и рано или поздно на меня посмотрит не просто разумное существо, имеющее право карать и миловать, а сам Закон…

Персефоний невольно оглянулся в ту сторону, где остался лежать растерзанный им Эйс Нарн. Хотя знал, что этим взглядом непременно выдаст себя, и русалка с добрыми глазами постарается его утешить — пожалуй, ему сейчас того и хотелось, хотя он и не сознался бы в подобной слабости. Но что бы ни творилось у него в глубинах души, разговор был грубо прерван появлением на кладбище недружелюбно настроенных вооруженных людей.

Оставляя упыря и русалку, бывшие герильясы полагали, что те могут столкнуться с сопротивлением связанных пленников или, в худшем случае, с прорывом Эргонома через тайную тропу, что было, правда, маловероятно: не стал бы тот рисковать, покидая удобную позицию. Однако опасность пришла с неожиданной стороны — из Грамотеево. Казалось бы, победителям следовало успокоиться, ан нет, они пришли — шумной толпой, с факелами, ружьями и топорами.

— А ну! — грозно крикнул седовласый человек с носом в форме картофелины, поднимая двустволку.

Персефоний и Блиска не стали дожидаться, когда он соизволит пояснить значение своего «ну». Молодой упырь взял в левую руку отнятый у водяного Плюхана бюндель-револьвер — пистолет с вращающимся барабаном из шести стволов — и позаимствованный у полевика Шароха «белян» в правую. Русалка подхватила секач Дерибыка и чей-то кистень.

Пожалуй, это было не самое разумное решение, но, может, только оно и спасло их. Во всяком случае, толпа замедлила ход — в ней не чувствовалось готовности бросаться в бой. Расслабившись после победы, вдвойне трудно вновь подвергнуть себя смертельной опасности. Правда, все свое пестрое вооружение толпа взяла на изготовку — пришлось и Персефонию, встав на колено у колеса брики, взвести курки, а Блиска, отставив правую ногу и покачивая кистенем, предупреждающе взяла высокую ноту.

Толпа вовсе остановилась. Из центра ее выступил хромой человек, которому сросшиеся брови и крючковатый нос придавали зловещий вид. Слева и на полшага позади него держался седой с носом картофелиной, а за их спинами маячил уже знакомый Персефонию Нос.

Седой, который кричал «а ну», прикрикнул:

— Но-но!

А хромой и зловещий наконец-то разъяснил требование:

— Эй, вы! Отдайте нам этих!

Он указал на связанных герильясов.

— Зачем? — спросил Персефоний.

— Они грамотеевца убили! — сказал хромой. Толпа поддержала его грозным гулом. — Судить их будем. Казнить будем.

— А, вот в чем дело! — расслабился Персефоний. — Так бы сразу и сказали…

«Забирайте», — хотел добавить он, но тут до него полностью дошел смысл сказанного.