Когда прямо под елкой у меня горел небольшой костерок, в нем уже лежал толстый ствол сухого деревца, которое сломал буквально из последних сил, я, наконец, повалился на свою форменную шинель, под которую предварительно наломал еловых веток. Черт, как же ноет все тело, от ремней, что ли? Ведь вылетели совсем недавно и устать я просто не мог, а тут на тебе. Такой кульбит с неба на землю, удар, хоть и смягченный деревьями, пешее турне по лесу, и вот я просто лежу бревном и не хочу даже моргать. Минут через пятнадцать все же заставил себя взглянуть на костер и, решив, что дерево будет тлеть долго, закрыл глаза. Было тепло, да и сменив форму на гражданку, она теплее, мне было вполне уютно. Жаль, из жратвы ничего не было, кто ж знал-то, что я так потеряюсь…

Проснулся я все же от холода. Как бы ни хорошо было вначале лежать на еловых лапах, но почти погасший костер дал о себе знать вовремя, а то замерз бы еще. Вот же блин, недавно чуть не разбился, затем едва не сгорел, а теперь вот зубы стучат от холода. Поднявшись, осознал, что стало намного легче, я занялся костром и, только когда огонь вновь осветил мое гнездо, решил выбраться наружу, по нужде. А за пределами моего лесного укрытия стояла ночь! Охренеть, это сколько же я продрых тут? Вылетели рано утром, летели мало, потом падение и недолгая прогулка по лесу, часов десять точно придавил, как не больше. Размявшись, нужду тоже справил, ощутил дикий голод.

–И чего я тут есть стану?– даже вслух выругался я. Зимой в лесу, ага, иди найди что-то съедобное!– Да, хорошо под елочкой, да только надо выбираться, иначе… Вот же блин, новая напасть, теперь с голодом бороться. Даже смешно. За какие-то сутки столько всего выпало, а я ведь даже не осознал еще толком, что живым остался просто чудом каким-то.

Снегопад и метель закончились, в лесу было тихо и страшновато как-то. Небо где-то высоко чернело, и лишь редкие звездочки не давали сникнуть еще больше. Нравились мне звезды, в той жизни любил на них смотреть. Вот и сейчас, едва присмотрелся, так почти сразу понял, куда примерно мне идти. Ладно, если я ничего не путаю, карту видел несколько раз, то я где-то на северо-западе Ровенской области, леса тут глухие, но есть и просветы, так сказать. Редкие поля и чаще встречающиеся болота, вот какие просветы, а жилье в округе надо очень постараться, чтобы найти. Решив ночью все же не лезть на рожон, а то и вовсе куда-нибудь в берлогу свалишься, вот «хозяин леса» порадуется, вновь залез под елку.

Утром появилась другая проблема. Ночью-то я понимал, хоть и примерно, куда идти, а вот при пасмурном небе нет. Ладно хоть ночью наметил себе ориентир и побрел, утопая в снегу по колени.

«Промокну я быстро, затем начну мерзнуть».

Идти без длительных остановок не выйдет, хоть плачь, а жрать хотелось пипец как сильно, я ж сутки уже ничего не ел, хреново это. Хорошо хоть снега во фляжке натопил и, пока иду, пью талую воду и вновь добиваю до верха снегом, восполняя запас.

Оглядываясь по сторонам, мечтая поймать какую-нибудь зверушку, смеялся сам над собой, какая на хрен зверушка, они все прячутся, когда человека чуют, а уж зимой… Вот я дурень-то, ведь видел в самолете у того пассажира, что так же летел с нами, бутерброды с салом, он как уселся, еще до взлета начал их хомячить, что же не поискал-то, когда выбирался?

–А если бы нашел, не успел бы убежать!– Да, беседы с самим собой становятся все чаще, что же будет еще через сутки? Мама дорогая…

Мои дорогущие часы, подарок Часовщика, показывали половину четвертого, когда я понял, что скоро вновь упаду от усталости, а надо еще и ночлег приготовить. Если ночью не сдохну, завтра буду идти часов до двух, не дольше.

Как назло, елки куда-то пропали и лес выглядел редким, но все же это был лес, а не поле. Выбрав взглядом какие-то кусты, понял, что в них я точно замерзну. Черт, как же быть-то? Не успел толком отчаяться, как ощутил, что нога провалилась в пустоту, а за ней и все остальное. Нет, это не было берлогой, простой овраг, я не заметил его склона, в лесу довольно однообразно и немудрено было навернуться. Но овраг мне как раз и понравился. Мало того что в него почти не задувал ветер, так еще и кругом лежали поваленные сосны, дающие возможность устроить удобное лежбище. Усталости такой, как вчера, не было, поэтому принялся за дело даже с радостью. Сначала подобрал место, обломал лишние сучья, промерзшие за зиму, они звонко трещали под моим натиском, и наконец, обустроил кострище. Как же хорошо, что у меня была моя зажигалка, а ведь я не курю, но таскал ее давно. Очередные бумаги из комендатуры Ровно послужили растопкой, а минут через тридцать костерок вовсю разгорелся. Ломая сучья с упавших сосен, я наваливал их сверху на лежавшие толстые стволы, делая навес. Вновь повалил снег, блин, скоро весна, а холода чего-то никак не отступают, обидно, нет бы летом в такую передрягу попасть. Но в то же время снег и помогал, укрывая мою берлогу, он делал ее только теплее, это я признал, забравшись, наконец внутрь и упав на сделанное ложе. Полдела просто идти по лесу день за днем. Если мне каждый день предстоит делать такие берлоги, да на пустой желудок, то, скорее всего, это мое пристанище будет последним, какое я оборудовал по всем правилам. Мне и сейчас это было тяжело и лениво, а что будет завтра или, боюсь подумать даже, через пару дней?

Сон уже не помогал, да и попробуй усни при таком голоде. Больше ворочался да чесался, в баньку бы сейчас, но только после хорошего обеда.

К утру нового дня я окончательно принял решение топать до победного, если бы еще продукты были, можно было бы пожить в лесу, но в моей ситуации… Собираясь в дорогу, напился теплой воды, вытопленной из снега, хоть чего-то горячее в желудок упало. Ночью я вылезал один раз, определить направление, небо было частично скрыто облаками, но все же убедился, что держу верное направление. Шел я на северо-восток, но в мыслях постоянно появлялось сомнение в том, что правильно сделал выбор. Может, нужно было просто вернуться в город, был бы сытым сейчас. Правда, меня один черт отправили бы в Кенигсберг, а мне этого очень не хотелось. Вот и топаю сейчас, в надежде добраться до партизан и там уже решать, как поступать.

Где-то к обеду, судя по редко вылезающему из-за облаков солнцу, я оказался на каком-то поле, и это даже подзадорило меня. Ведь где поле, должны быть и люди! Окрик раздался близко и так неожиданно, что я присел, чуть замешкавшись.

–Стой! А ну, поднимайся, а то пристрелю!

Я лежал в снегу, боясь пошевелиться, и лихорадочно обдумывал происходящее. Деваться мне некуда, обратно в лес, по своим следам, не успею, тут уже с полкилометра до него, а лежать тоже не вариант. Но где, блин, находится тот, кто меня окликнул? Поле же вокруг, почти ровное. А оклик нехороший был, на гребаном украинском суржике, западном, я его вообще с трудом терплю, уж лучше польский.

–Что, долго будешь прятаться, гранату кину!

Ну вот и кто там, партизаны или бульбаши, в отрядах большинство местных балакает на своем наречии.

–Я боюсь, вылезу, а вы стрелять начнете!– ответил я, готовя пистолет. И сказал я это, блин, на русском языке. Совсем с голоду соображать перестал.