– В блиндаж для допросов его, – сквозь зубы проговорил капитан. – Полковник скоро освободится.

– Есть! – отозвались несколько голосов.

Врач поднял голову, Степка увидел, что его губы и нос распухли, а под глазами наливаются свежие кровоподтеки. Глаза хирурга блеснули: он тоже узнал Степана. Этот Васюта глядел на него, словно утопающий – на спасательный круг.

– Я не пришлый! – крикнул он Степке. – Вы же помните: меня не было в палатке, когда Алла сделала вам укол!

– Да-да, ты на стреме в это время стоял. – Один из бойцов подтолкнул Васюту между лопаток. – Шагай давай.

– Я не пришлый! – повторил хирург. – Скажите им, а?

– Шагай-шагай! Вот борзый-то – едва не угробили своей шайкой человека, а теперь его же заступиться просят.

– Я вашего друга оперировал! Слышите? – Хирург выворачивал шею, чтобы не потерять Степана из виду. – Я не пришлый! Мне подложили эту хреновину! Скажите им, что меня не было…

Гурьба отдалилась. Васюта больше ничего не говорил, только слышались его частые всхлипы. Степке было не по себе. Он не стал дожидаться отца, пошел к ночной реке в надежде, что свежий ветер остудит ему голову.

– Он признается…

Степан узнал голос Людмилы. Он круто повернулся и увидел биологичку: та брела в его сторону, кутаясь в безразмерный бушлат.

– Они почти всегда признаются, – проговорила она. – Я была в госпитале. Пришла навестить ребят, когда нагрянули «поляки». Там все поднято теперь вверх дном. Васюту расколют. Если в его теле не найдут инопланетных тканей или вживленных электронных узлов, то просто-напросто обвинят в пособничестве врагу, якобы – на добровольной основе.

Они пошли вдоль берега вместе. В следах, оставленных тяжелой техникой, стояла вода. Под ногами чавкала грязь, с реки дул промозглый ветерок. Степан нахохлился: в одной тонкой гимнастерке он быстро продрог.

– Я сам теперь… отношусь к «полякам»… как бы… – проговорил он отрывисто. Степка догадывался, что Людмилу это признание не обрадует, но юлить и обманывать он не мог. Но биологичку это совсем не удивило.

– Мой командир тоже задействован в структуре СМЕРПШа, – сказала она. – «Поляки» – это не только контрразведка, но и разнообразные научные организации, которые занимаются пришлыми и всем, что связано с их присутствием на Земле. Так что и я – опосредованно, само собой, – состою в этой конторе.

Сбитый с толку Степан ответил неразборчивым междометием. Да еще и зубы, как назло, клацнули от холода.

Людмила прикоснулась к его пальцам.

– Что-то ты совсем как ледышка, солдат, – проговорила она с придыханием.

– П-пустяки, – отмахнулся Степка. – Я ж деревенский – закаленный, значит.

– Нет-нет. – Послышался шорох, Людмила сбросила с плеч бушлат. – Надень вот.

Степан удивленно отпрянул:

– Еще чего! Совсем, что ли…

– Надень бушлат и обними меня, – сказала, точно разъясняя прописную истину, Людмила. – Кто будет бить пришлых, если ты сляжешь с пневмонией? Ты спас мне жизнь, я отвечу тебе добром, по-моему – все справедливо.

– Сейчас. – Степка больше не заставлял себя упрашивать; быстро накинул теплую куртку на плечи и потянулся к Людмиле. Но теперь дрожал он еще сильнее, а главное – заметнее.

– Только без глупостей, – на всякий случай предупредила она и повернулась спиной. – Можешь начинать греть.

Степан мягко притулил Людмилу к себе, обхватив ее руками чуть ниже груди. Непривычный женский запах щекотал ноздри. Перед глазами была макушка с гладко зачесанными, разделенными едва заметным прямым пробором волосами. А над макушкой отблескивала голубоватой сталью река.

Они молчали. Шесть дней назад Степан столкнулся в степи с умирающим от костянки всадником. Всего шесть дней назад… Сколько с тех пор всего случилось. Что было бы, если бы сразу после роковой встречи он ушел в степь? До сих пор бы сидел, затаившись в какой-нибудь лисьей норе, и ожидал проявлений смертельного недуга. Не встретил бы отца, не встретил бы Людмилу, не попал бы в стан советской армии. Так и жил бы, полагая, что кругом лишь пришлые да полудикие общины людей. Вернувшись из изгнания, он оказался бы на пепелище. А потом его – убитого горем, растерянного – сцапали бы бандиты или люди, прошедшие через вражеские фабрики по изменению.

Затем Степан подумал, что пришлые произвели армию уродов от отчаяния. У самих осталось мало силенок, чтоб продолжать войну, вот и решили воспользоваться подручным материалом. Он видел измененных, вооруженных луками, копьями, топорами и винтовками. Но он бы не удивился, если бы узнал, что уроды под контролем пришлых осваивают трофейную советскую технику. В Трудовом уже применялось оружие, которое смахивало на реактивные системы залпового огня. Наверное, это было лишь начало. Да и само нападение на Старый Режим – а также, возможно, на «Светлый путь» – было не чем иным, как проверкой новых боевых единиц. Уроды учились воевать, нарабатывали опыт и привыкали к вкусу крови. Для этой цели разрозненные степные общины подходили как нельзя кстати.

Людмила же думала в тот момент совсем о другом.

– Моего отца забрал СМЕРПШ чуть больше года назад, – проговорила она тихо, словно до сих пор боролась с сомнениями: делиться ли со Степаном своим сокровенным или лучше оставить все как было. – Он был простым ополченцем, Степа! Его даже на передовую не пускали из-за сердца. Он был на подхвате: рыл окопы, носил воду, помогал санитарам, работал каменщиком на восстановлении разрушений. Он не мог знать ничего важного, он находился в стороне от основных событий. Его обвинили по доносу, и сколько бы я ни пыталась справиться о его судьбе, я не получила ни слова в ответ. Скорее всего его пристрелили как бездомную собаку или забили на допросе, а может, у него остановилось сердце…

– Люда. – Степан провел ладонью по ее животу, с замиранием сердца положил пальцы на пряжку ремня. – Жалко, что так случилось с твоим отцом. Не теряй надежду: чудеса иногда происходят.

– Чудеса… – фыркнула Людмила. – Давай расскажи еще, что ты в Деда Мороза веришь.

Рука Степана скользнула по внутренней стороне бедра биологички, затем поднялась выше – снова к пряжке ремня. Дыхание невольно стало шумным, прерывистым. Степану было неловко, но он ничего не мог с собой поделать. Людмила выгнула спину, не потакая Степкиной инициативе, но и не останавливая его.

Неожиданно Степан отстранился. Отпрыгнув на метр, он согнулся над лужей и разразился кашлем. В воду упали шлепки мокроты. Людмила застыла, от холода обняв себя за плечи.

Степан прокашлялся, вытер запястьем губы. В груди саднило, внутри черепной коробки зародилась тупая боль. Он перевел взгляд на Людмилу:

– Это похоже на бронхит?

Биологичка замялась:

– Идем, проводишь меня в госпиталь. – Она поглядела в сторону палаток.

Бушлат вернулся на плечи Людмилы. Теперь Степан ощущал еще более сильный стыд. Ну, как будто он напился и накуролесил прилюдно. Или будто решил, рисуясь на публике, поднять штангу с солидным весом, а вместо этого лишь громко испортил воздух.