Девушка тихо поднялась по лестнице в свою комнату и, осторожно достав белую мышку из кармана, посадила ее в клетку. Сняв платье и белье, аккуратно сложила их. Обычно, закончив вечерний туалет, Констанс надевала ночную рубашку и еще около часа читала, сидя в кресле возле кровати, – сейчас она как раз заканчивала «Записки» Джонсона. Однако сегодня она изменила своим привычкам. Наполнив огромную мраморную ванну горячей водой, взяла с медного подноса красиво упакованную коробочку, в которой находилось с полдюжины маленьких стеклянных бутылочек с маслом для ванны от известной парижской парфюмерной фирмы, – подарок Диогена, сделанный им во время последнего визита. Выбрав одну из бутылочек, Констанс вылила ее содержимое в ванну, и воздух наполнил аромат лаванды и пачулей.

Девушка подошла к большому зеркалу и некоторое время рассматривала свое обнаженное тело, проводя руками по бедрам и плоскому гладкому животу, потом залезла в ванну.

Это был уже четвертый визит Диогена. Он часто рассказывал о своем брате и несколько раз упоминал о некоем событии – настолько ужасном, что он отказывался говорить о нем, сообщив только, что после него ослеп на один глаз. Он также рассказывал о том, как брат старался настроить против него других людей – и в особенности Констанс, – распуская о нем лживые слухи, изображая его настоящим злодеем.

Вначале Констанс отказывалась слушать и, протестуя, заявляла, что Диоген искажает факты в своих собственных низменных целях. Однако он так спокойно воспринимал ее гневные возражения, так убедительно доказывал свою правоту, что она стала невольно задумываться, но всегда находила оправдания Пендергасту.

Да, он действительно иногда казался высокомерным и недоступным, но ведь это была лишь видимость. А не сообщал он о себе лишь потому, что не хотел еще больше ее огорчать. Разве не в этом заключалась единственная причина его молчания? Она любила его – безмолвно, издалека, а он никогда не давал понять, что тоже любит ее или хотя бы догадывается о ее любви. Ей было так важно получить от него хоть какое-то известие!

Была ли в словах Диогена доля правды? Разум подсказывал Констанс, что ему нельзя доверять: он вор, возможно, даже жестокий убийца… Но сердце говорило ей другое. Он казался таким чутким, таким уязвимым. Таким добрым… Он даже представил ей доказательства – документы, старые фотографии, опровергавшие то, что говорил о нем Алоиз. Но Диоген не отрицал всего. Он даже брал на себя часть вины, признавая, что отнюдь не был идеальным братом, что сам часто ошибался. Все было так запутано…

Констанс всегда доверяла своему уму, хоть и знала, что во многом он несовершенен и может подвести ее. Но теперь заговорило ее сердце и заглушило голос рассудка. Она думала о том, правду ли говорил Диоген, когда сказал, что понимает ее. В самой глубине своей души, которую ей еще только предстояло постичь, она верила ему, потому что и сама ощущала странную связь с ним, более того – начинала сочувствовать ему.

Наконец Констанс вылезла из ванны, вытерлась и закончила приготовления ко сну. Сегодня она надела не обычную хлопковую, а тонкую шелковую ночную сорочку, которая, почти забытая, лежала на самом дне ящика. Скользнув под одеяло, Констанс поудобнее подоткнула пуховую подушку и открыла «Записки» Джонсона.

Она водила глазами по строчкам, но смысл слов ускользал от нее, и девушка почувствовала легкое раздражение. Перевернув несколько страниц, она начала новое эссе, прочитала высокопарное вступление и закрыла книгу. Встав с кровати, подошла к комоду работы Данкана Файфа и выдвинула ящик. Внутри лежала обтянутая бархатом коробка с книгами небольшого формата, которые Диоген принес ей в прошлый раз. Устроившись на кровати с коробкой, она принялась изучать ее содержимое. Это были книги, о которых она только слышала: подобных произведений никогда не было в обширной библиотеке Иноха Ленга: «Сатирикон» Петрония, «Аu reburs» Хайсмана, письма Оскара Уайльда Альфреду Дугласу, любовная поэзия Сафо, «Декамерон» Боккаччо. Декаданс, роскошь и любовная страсть пропитывали страницы этих книг подобно мускусу. Констанс погрузилась в одну из них, затем в другую – вначале осторожно, потом с любопытством и, наконец, с жадностью и провела без сна почти всю ночь.

Джерри Фекто выбрал освещенный солнцем участок, с которого хорошо просматривался двор номер четыре, и застегнул форменную куртку. Слабые лучи весеннего солнца едва пробивались сквозь почти полностью закрывавшие небо облака, в углах двора и у стен зданий все еще виднелись островки слежавшегося грязного снега. Фекто бросил взгляд на своего напарника Дойла, занявшего стратегическую позицию напротив.

Им не объяснили смысла их задания, не сделали ни одного намека, лишь приказали наблюдать за двором сверху. Однако Фекто достаточно долго прослужил в Херкморе, чтобы научиться читать между строк. Таинственный заключенный, содержавшийся в одиночной камере, был вознагражден за примерное поведение и получил возможность выходить во двор номер четыре на прогулки – прогулки в компании Поко и его бандитов, от которых невозможно было отказаться. Фекто хорошо знал, что ждет белого – а этот заключенный был наиболее ярким представителем белой расы, – когда он окажется в одном дворе с Лакаррой и его головорезами. А поскольку им приказали наблюдать за двором сверху, пройдет не менее двух минут, прежде чем они доберутся туда в случае необходимости.

Такой приказ можно было объяснить только одним: Барабанщик не оправдал возлагавшихся на него надежд – по какой-то необъяснимой причине он вообще затих, – и начальство придумало что-то новенькое.

Фекто облизнул губы и обвел глазами пустой двор: баскетбольное кольцо без сетки, параллельные металлические перекладины, четверть акра асфальта. До того момента, когда заключенных выведут на прогулку, оставалось еще пять минут. Порученное задание не вызвало у Фекто особой радости. Если кого-нибудь убьют, ему придется несладко. И уж совсем его не вдохновляла перспектива оттаскивать Лакарру от кого бы то ни было. Но с другой стороны, сцены насилия всегда возбуждали Джерри, и сердце его билось быстрее в предвкушении захватывающего зрелища.

Ровно в два часа раздался лязг отодвигаемых засовов, и створки двери распахнулись. Двое охранников вышли в освещенный солнцем двор, зафиксировали дверь и встали по обе стороны от нее. Во двор неторопливо вышел Поко – он всегда выходил первым – и настороженно посмотрел по сторонам, пощипывая растительность под нижней губой. Несмотря на почти зимнюю температуру, он был без куртки, в одном тюремном комбинезоне. Повернувшись, он пошел дальше, продолжая пощипывать бородку и поигрывая мышцами, вздувавшимися под тонкой тканью. Солнечные лучи освещали его наголо обритую голову и лицо, изрытое оспинами от угревой сыпи, словно лунная поверхность – кратерами.

Лакарра не спеша направился в глубину двора, еще шестеро заключенных последовали за ним и стали бесцельно прохаживаться, поглядывая по сторонам и перекатывая во рту жвачку. Охранник бросил во двор мяч, и тот покатился к одному из заключенных, который поддел его ногой, поймал и начал гонять по асфальтированной площадке.

Через мгновение во дворе появилась высокая прямая фигура нового заключенного. Перешагнув через порог, он остановился и спокойно огляделся. Фекто поежился: бедняга даже не подозревает, что его ждет.