Данил отцепился от товарища, снял с пояса щелкающий без перерыва дозиметр и, сделав несколько шагов, подошел к прутьям ограды, опоясывающей стоянку. Дозиметр громко заверещал, и в окошке высветилась цифра «600». Рывок за шиворот – и Данил забарахтался в лапищах Шрека.

– Радиация, – пробубнил гигант, нависая над ним и назидательно грозя указательным пальцем. – Нельзя, Добрыня! Не ходи.

– Так его, Лёш! – дед Миха тоже погрозил внуку, но уже кулаком. – Че, забыл уже, что полковник-то говорил?! «До тридцати рентген»! А там сколько? Не суйся, куда не следует! Сейчас вот пробьем маршрут до леска – и по нему же в обратку двигаться! Ни шагу в сторону!

– Ты же, балбесина, столько гаммы получишь, что заживо сгоришь! – присовокупил Герман. – И не смотри, что в демроне, даже он тебе абсолютную защиту не даст! Считай сам: излучение в тридцать рентген, проходя через демрон, ослабляется в тридцать раз. Получаешь всего один. А от шестисот сколько?

– Двадцать… – прохрипел Данил, все еще болтающийся в руках гиганта.

– Вот-вот. А полтинник в час – уже лучевуха. Думай, куда лезешь! Незачем лишнюю гамму хватать!

Двинулись дальше. Данил с интересом оглядывался по сторонам. Пейзаж был безрадостный и с картинками в книжках как-то не вязался. Там все такое яркое, чистенькое, умытое нарисовано, а здесь… Дома облезлые, местами с отвалившейся штукатуркой и торчащими наружу элементами кирпичной кладки. У большинства окон выбиты стекла, если где и мелькнет целое – так и то какое-то мутное, будто оплывшее. От асфальта, когда-то покрывавшего улицы, ничего не осталось – или песком заметено, или выбоины и трещины, из которых пробивается молодая поросль, а то и деревца в руку толщиной. К тому же все вокруг усеяно осколками стекла, битым кирпичом, шифером и рубероидом, сорванным с крыш. Все ограды и заборчики, попадающиеся по пути, – ржавые, кажется, тронь – рассыплются. Со столбов свисают обрывки проводов, качаются под налетающими порывами ветра. Будь Данил в шкуре деда или любого другого, кто помнил эту местность еще до Начала, – сколько бы горечи испытал он при виде окружающей разрухи! Однако сравнивать ему было не с чем. Как сказал дед – все они дети подземелья, поэтому учиться жить и выживать на поверхности придется с нуля.

Когда проходили мимо больших покосившихся ворот, в которых навсегда застыл маневровый тепловоз, Ломоть ткнул в его сторону пальцем.

– Тут когда-то элеватор был. Вон на подъезде площадь какая – машины в очередь вставали, чтоб зерно сгрузить. Эх, какой элеватор был, весь район обеспечивал! В перестройку захирел, правда… Я тогда малой был, всего лет десять, но помню. Надо бы его обшарить как-нибудь. Там территории-то громадные, стопудово чего полезного найдем. Да и тащить недалеко, всего-то метров сто до дома.

– Ты чего же тут найти хочешь? – подал голос Кислый. – Хлебушка, что ли?

– Да какой теперь хлебушек, – отмахнулся Ломоть. – Не знаю, чё-то интересного всегда найдется. Пошариться стоит все-таки…

– В другой раз, – дед Миха повел дозиметром из стороны в сторону, остановился. – Не до того сейчас. Ну-ка, ребятки, задний ход! Что-то счетчик вверх пополз, наверное, пятно. Давайте крюка дадим.

Локальное пятно оказалось небольшим по размерам, всего метров пятьдесят в поперечнике. Дед Миха осторожно обошел его, ведя за собой группу и помечая контуры пятна гравием, набранным Санькой под тепловозом. Получился почти правильный овал, в центре которого стоял маленький домик выцветшего рыжего цвета.

– А это чего? – в домик ткнул пальцем Тимоха. – Почему посреди площади стоит?

– Да кто знает? – Ломоть пожал плечами. – Может, зерно у подходящих машин проверялось? Вон видишь мосток железный с лесенкой у крыльца? Как раз чтоб подниматься и в кузов заглядывать. Мож, и там тоже чего полезного надыбаем? Заглянем?!

Ломтю явно не терпелось помародерствовать.

– Куда ты заглянешь, твою мать?! – потерял терпение дед Миха. – Я те щас загляну кой-куда, ты потом враскоряку месяц ходить будешь! Сказано – все потом! Че, на прогулке, что ли?!

– Да ладно те, Мих, ну пошутил, пошутил, – забормотал незадачливый грабитель. – Потом так потом, чё заводишься-то…

От пятна пошли уже прямо, не виляя. Фон был достаточно мал, всего рентген двадцать, и дед Миха вел группу уверенно, поглядывая на равномерно щелкающий дозиметр лишь изредка и все больше зыркая по сторонам. Элеваторная площадь сузилась и плавно перетекла в широкую улицу, скованную по бокам оградами из железных прутьев. За оградами виднелись качели, карусели и прочие железные лазалки для детворы.

– Справа – детский сад, слева – больница для нариков, – пояснял Ломоть, видимо решивший взять на себя роль гида. – Раньше слева ясли и детсад для совсем маленьких были, а потом, как перестройка началась, – наркологию учудили. У меня дед тут лежал, бывало. Хряпнуть любил, старый хрен, вот и допился. В девяносто третьем закопали. Печень сдохла, и – общий привет.

– Усохни, – оборвал его дед Миха. – Мы на месте. Повезло, фон маленький. Работать можно без помех.

Данил огляделся. Слева – двор наркологии, справа – двухэтажный дом с провалившейся крышей. Из-за него выглядывает еще один, но уже побольше, пятиэтажный, из когда-то красно-белого, а теперь посеревшего от времени кирпича. Рядом с наркологией стояли в одну шеренгу железные гаражи. Ржавые, худые, подгнившие у основания, с проваленными внутрь крышами. У одного из них, самого дальнего, Данил углядел распахнутые настежь ворота и что-то белое, подозрительно похожее на обглоданный череп, лежащее около правой створки. У второго, чуть ближе, – странную дыру наверху. Будто кто-то очень сильный, находясь внутри, вырвался, разворотив железо, и унесся прочь, оставив после себя вспучившуюся, словно взорвавшуюся наружу, крышу. Данил, опасливо оглянувшись, указал на этот гараж Герману. Тот поглядел – и лишь поудобнее перехватил автомат, пробормотав:

– Где-то тут проход был…

Прохода, однако, уже не было и в помине – на его месте буйно разрослись густые заросли разнокалиберных красноватых сосенок.

– Нда… – подал голос Санька. Усмехнулся. – Что делать-то будем? Не учли вы, батьки, что проход за столько лет зарости мог.

– Угу. Прямо жунгли, мля, – поддакнул Ломоть. – Ты поглянь, Мих, че творится-то. Папуа-Новая Гвинея, ёп!

Дед Миха отмахнулся.

– Чего, чего, – проворчал он переглянувшись с Германом. – Топоры-пилы в руки – и вперед. Не все равно, где рубить? Сосенки тонкие, на жердины пойдут. Шрек – оттаскивай в сторону, складывай, да обвязывай веревкой, сколько унесешь. Мы с Германом улицу сечем. Ломоть, Кислый – вы над ними стойте. Если вдруг из зарослей кто выскочит – огонь. Только экономно, патронов нет. Помните, как в армии-то учили: двадцать два, двадцать два…

– А то! – Кислый передернул затвор своего «калаша». – Не боись, укараулим.

Работа закипела.

Данил трудился в паре с Сашкой. Если попадалось толстенькое дерево – пилили двуручкой, если же всего сантиметров десять в диаметре – рубили топором или строгали ножовкой. Шрек таскал сосенки неподъемными охапками, складывал поодаль, вязал в снопы. Ломоть и Кислый посматривали на заросли, постепенно продвигаясь вглубь гаражей вместе с вырубленной просекой.