Я по-новому взглянула на все это весной 2016 года. К тому времени я работала в Jezebel около года. Наш офис располагался прямо над огромным флагманским магазином Lululemon возле Юнион-сквер. Как-то днем я обнаружила, что забронировала занятие барре, но забыла дома одежду для тренировки. Я сделала глубокий вдох, спустилась вниз и в первый (и до сих пор единственный) раз вошла в магазин Lululemon. Когда в примерочной я надела первый топ, ложбинка между грудей, которой никогда прежде я не замечала, вылезла из выреза, как тесто из кастрюли. Я нашла две уцененные вещи и заплатила за них около 170 долларов. Из офиса направилась в Финансовый квартал, поднялась на лифте на шестнадцатый этаж небоскреба с видом на Гудзон и начала заниматься в зале с огромными окнами и светильником с разноцветными лампами. Освещение менялось в соответствии с графиком тренировки – каждый цвет предназначался для работы над определенной частью тела. В тот день я чувствовала себя по-другому. В дорогой спортивной одежде, предназначавшейся для людей, считающих уход за телом своей работой, я ощущала принадлежность к некоей извращенной корпорации. Затянутая в костюм из спандекса с сетками, я чувствовала себя одной из тех, кто смотрит в сотни офисных окон, поблескивающих на солнце.

Я остро осознавала свою принадлежность к обществу женщин, устремившихся к жизни без проблем и трений. Все мы зарабатывали (или старались заработать) достаточно, чтобы позволить себе это дорогое занятие, которое должно было наделить нас силой и дисциплиной, необходимыми для того, чтобы позволять себе эти дорогие занятия и в будущем. Мы с наслаждением приняли нашу эпоху с ее бесконечной работой над внешностью. «Я знаю, что вы хотите остановиться! – восклицала женщина-инструктор. – Вот почему так важно продолжать!» Из своего угла я четко видела Уолл-стрит внизу, где туристы фотографировались на фоне быка. Картина завораживала: пылающий закат окрашивал улицу в багровые тона, а затем спустились сумерки. Свет в студии менялся – вишнево-красный уступил место синеве заснеженных вершин. Мы молча вращали бедрами. Мы – это женщины, которые накапливают баллы в Sephora, которые стригутся у дорогих парикмахеров. Нам повезло, рассеянно думала я, что мы можем позволить себе эти безумные приоритеты, что у нас есть экономический капитал для увеличения социального капитала посредством собственной внешности. Наша внешность тем или иным образом поможет нам сберечь и нарастить экономический капитал – это соединительная ткань нашего существования, неразрывная связь между женщинами неработающими, вышедшими замуж за богатых мужчин, и между женщинами работающими, вроде меня.

Идеальная женщина выглядит красивой, счастливой, беззаботной и уверенной в себе. Но такова ли она на самом деле? Казаться и быть – это разные вещи. Стремление выглядеть беззаботной и счастливой может помешать чувствовать себя именно так. Интернет зашифровал эту проблему, сделал ее неизбежной. В последние годы поп-культура начала отражать расстройства личности, порожденные социальными сетями. Неслучайно в центре таких историй обычно оказывается женщина, доведенная до безумия инстаграмом идеальной сверстницы.

Самый известный пример подобного – эпизод сериала «Черное зеркало», в котором Брайс Даллас Ховард играет девушку, стремящуюся всем нравиться и страдающую из-за своего низкого рейтинга в социальной сети и сравнительно высокого статуса красивой подруги детства. Эпизод заканчивается тем, что героиня Ховард измазывает себя грязью и врывается на день рождения подруги, где устраивает настоящую истерику и скандал.

Фильм 2017 года «Ингрид едет на Запад» начинается со сходной сцены – свадьба всегда пробуждает в душе тревогу. Главную роль играет Обри Плаза. Ее героиня брызгает в глаза невесты из перечного баллончика прямо на свадьбе, куда ее не пригласили. После лечения в психиатрической больнице Ингрид отправляется в Лос-Анджелес, где начинает маниакально преследовать и подражать образу жизни блогера Тейлор Слоун, которую играет Элизабет Олсен. Лучшее в фильме – это образ Тейлор. Она не хитроумная притворщица, продумывающая каждый свой шаг, а обычная, не самая интересная, по-настоящему милая девушка, личность которой сформировалась под влиянием социальных сетей, причем она сама этого даже не заметила. Спойлер: фильм кончается тем, что Ингрид пытается совершить самоубийство и мгновенно становится знаменитой – мотивирующий, но и предостерегающий пример.

Такие истории встречаются и в книгах – и в популярных романах, и в серьезной литературе. В 2017 году Софи Кинселла, создательница чрезвычайно популярной франшизы «Шопоголик», выпустила книгу «Моя [не]идеальная жизнь». Молодая героиня по имени Кэт одержима своей идеальной начальницей Деметрой. Она следит за ней в социальных сетях, все запоминает, изо всех сил пытается повторить детали ее облика, одежды, семейной и социальной жизни, оформления дома и проведения отпусков. (Книга построена как романтическая комедия: после того как женщины по очереди унижают друг друга, они оказываются в одной команде.) Еще один роман 2017 года «Симпатия» Оливии Суджич – это бесстрастное переписывание Льюиса Кэрролла, где зеркалом становится смартфон, а главным зельем – скорость. Героиня, Элис Хейр, буквально одержима писательницей Мидзуко. Жизнь писательницы настолько захватывает Элис, что она начинает считать саму себя этой женщиной – ее двойником, тенью, эхом.

В этих историях присутствует преувеличенный бинарный фатализм. Женщины идут либо к успеху, либо к неудаче, без полутонов. В книгах есть ощущение неизбежности, соответствующей духу современной жизни. Если невозможно скрыться от рынка, то зачем уклоняться от работы на его условиях? Женщины попали в ловушку на пересечении капитализма и патриархата – двух систем, которые в экстремальной своей форме делают условием успеха личности пренебрежение коллективной моралью. И все же в индивидуальном успехе есть колоссальное наслаждение. Это в некотором роде лицензия и средство достижения идеала, превращение себя в прототип, пример для подражания. В условиях капитализма и патриархата успех вознаграждается. Вознаграждается даже готовность стремиться к успеху. На поверхностном уровне в этой ситуации нет ничего, кроме награды. Ловушка кажется прелестной. Она хорошо освещена. Она так и манит попасться в нее.

В 1985 году Донна Харауэй опубликовала очерк «Манифест киборга», позволяющий понять фундаментально неверное состояние женщины и ее стремление к свободе. «В центре моей ироничной веры, моего богохульства находится образ киборга», – пишет Харауэй. Киборг – это «гибрид машины и организма, порождение социальной реальности и одновременно вымысла». В конце XX века сложилась ситуация, когда «разница между натуральным и искусственным, разумом и телом, саморазвитием и внутренним устройством и многие другие различия между организмами и машинами стали размытыми и неопределенными. Наши машины становятся пугающе живыми, а мы сами – пугающе инертными».

Харауэй представила, что женщины, сформировавшиеся в обществе, делающем нас неотделимыми от социальных и технологических механизмов, становятся гибкими, радикально настроенными и упорными. Мы становимся киборгами – нас формируют по образу, выбранному не нами, а в результате мы проявляем неверность и непокорство. «Незаконные отпрыски часто теряют верность своим корням. Ведь отцы ничего для них не значат», – пишет Харауэй. Киборг «утопичен, настроен оппозиционно и полностью лишен невинности». Киборг понимает, что условия его жизни всегда были искусственными. И он (то есть женщина) не испытывает уважения к правилам, по которым строится его жизнь. Какая невероятная возможность!