— Не поняла…

— Мне было семнадцать. Исполнилось восемнадцать, когда должен был начаться процесс, — морщится Мэт. — Процесс должен был быть закрытым. Отец хотел, чтобы я давал показания против неё.

— Ты это сделал?

— Нет. Я отказался. Отец хотел найти других пострадавших. Он говорил, что таких было немало. Бет была горячей и аппетитной штучкой. Отец пытался донести до меня, что такой номер она проворачивает не впервые, просто не все семьи выносят это на обозрение. Большинство просто увольняет неугодную прислугу и закрывает перед её носом двери дома. Никто не хотел пачкаться. Никто, кроме моего отца. Но без показаний свидетелей всё развалилось бы! Для Бет всё кончилось быстрее, чем состоялось первое слушание по делу. Отец позаботился о том, чтобы в камере предварительного заключения ей создали невыносимые условия. Она покончила с собой.

— Ты возненавидел отца из-за этого?

— Да. Я ведь был повёрнут на этой дряни и посчитал отца убийцей. Даже не стал смотреть доказательства, которые он хотел показать мне. Я окончил юридический, но не пошёл по стопам отца. Плюнул на его предложение работать в крутом офисе. Подался в бюро, чтобы насолить ему пику папаше и выбрал местом службы работу полевого агента под прикрытием… У меня неплохо получалось изображать ублюдка, потому что к тому времени я стал им. Долгие годы я жил только ненавистью к отцу. На момент встречи с тобой я уже плотно сидел на наркотиках. Иногда, когда изображаешь наркомана, становишься им по-настоящему… — рассказывает Мэтью, объясняя, как он подсел на наркотики. Это было вынуждено. — Потом я пристрелил одного ублюдка. При задержании преступник проболтался, что обязательно наймёт самого крутого адвоката, моего отца, и уйдёт от наказания. У меня были проблемы с самоконтролем и ломка. Я пристрелил преступника… — Мэт делает паузу. — Это было дрянное время. Я был зол на всех кругом — ведь меня уже вот-вот должны были уволить из бюро. В тот момент встретил тебя… Прости. Встреча для тебя была не из приятных, да?

— Ты же не знал, — глажу его щеке. — Ты ничего обо мне не знал. Ты просто увидел шлюху и обошёлся с ней, как с другими.

— Но я мог узнать. И понимал, что для тебя это впервые, но не хотел быть другим, — качает головой Мэтью. — Потом моя карьера в бюро окончилась. После того, как я с треском вылетел даже из бюро, отец посетил меня и обозвал никчёмным куском дерьма. Мы наговорили друг другу много плохого. Я сломал ему руку и выбил челюсть. Это была наша последняя встреча. Через три месяца отец умер. От обширного инфаркта и кровоизлияния в мозг. Он умер, а мы так и не помирились. Потом оказалось, что он оставил всё мне. Я не стал идти по его стопам. На протяжении пяти лет я не притрагивался к его деньгам. Прожигал оставшиеся барыши и состояние матери… Я притронулся к его деньгам и состоянию только сейчас, когда понадобилось пробить дорожку к тебе, Эбигейл Вуд.

— Это всё не так ужасно, как тебе кажется, Мэтью. Говорю это от чистого сердца…

— Я понял, что заблуждался на твой счёт. Ты уснула, а во мне словно что-то перевернулось — в чём я ещё мог заблуждаться? Что-то торкнуло меня открыть последний подарок отца. Он валялся в гараже нераспакованным. Там были видео и аудио записи, показания тех, кто всё-таки поднял грязь со дна. Там было много всего против Бет. Отец долго и упорно пытался показать мне, что не стоило связываться с ней, что она достойна своей участи… Ведь в одной из семей подросток даже покончил с собой. Просто ничего не смогли доказать. Отец не желал той же участи для меня и хотел оградить. А я возненавидел его за это. Копил ненависть и поступал в пику ему. Я стал тем, кем сейчас — наркоманом, не умеющим справиться с эмоциями и с пагубной пристрастием, просто потому, что не хотел смотреть правде в глаза. Я предпочёл обманываться. Не отец виноват, а я сам. Сам фееерично просрал свою жизнь, став никчёмным. Пустышка. Никто…

— Ты признал свои ошибки, Мэт. Это дорого стоит. И ты не никто. Ты — лучший из мужчин, что я знаю.

— О, не ври мне. Ты меня ненавидишь.

— Только потому, что ты любишь делать мне больно. Но есть способ получше, — говорю я и двигаюсь ему навстречу.

Мэтью понимает меня с полуслова и сам преодолевает оставшиеся дюймы расстояния. Он накрывает мой рот. Запечатывает его порочными поцелуями. Он то дразнит меня жёстким тараном языка, то нежно и сладко зацеловывает губы, обводя их контур языком. Щекочет уголки моих губ, повторяет все плавные изгибы. Он делает это снова и снова. Одержимо и страстно, нежно и бережно. У меня начинает кружиться голова и хочется не разрывать эти сладкие поцелуи.

— Мэтью…

— Остановиться?

— Нет. Ещё…

Он притягивает меня в жаркие объятия, оборачивая руки вокруг моего тела. Я лежу на его широкой груди. И он мог бы смять мою задницу или начать заигрывать с клитором. Но вместо этого он целует меня. Снова и снова. Жадно цепляется за каждый из таких поцелуев, раскрашивая их в разные оттенки чувств.

Я не знала раньше, что он может быть таким глубоким и чувственным, и сейчас словно падаю в его бездну, полную демонов. Падаю, раскрыв объятия. Не боюсь. Знаю, что он пожертвует собой, но не даст демонам сожрать меня. Он укроет меня. Спрячет даже от самого себя.

— Тебе не нужно прятаться от меня, Мэт. Я принимаю тебя таким, какой ты есть.

— С зависимостью, дерьмовым характером и мечтами, как трахнуть тебя тысячей грязных способов?

— Да.

— Твою мать. Ты реально святая! Мой Огонёчек… — он снова невесомо целует меня в губы и задумчиво обводит контур моего лица пальцами. — Сейчас мне так хорошо с тобой. Я полон сил и воодушевления разобраться со своими слабостями. Хочу уничтожить память о них.

— Нет. Не нужно пытаться уничтожать. Просто прими себя таким. И справляться с ними станет легче.

— Но это только сейчас, Огонёчек. Я не знаю, что будет через день или через два. Я не знаю, что со мной станет через неделю. Возможно, я снова поверю, что завязал, а потом… потом ты найдёшь меня обдолбанным на полу грязного туалета бара, где-то на отшибе города.

Он крепко обхватывает моё лицо ладонями.

— Так уже было, Эбби. Ченс пару раз вытаскивал меня именно таким — почти бездыханным, пустым, без денег и документов. Одной ногой в могиле. Поверь, тебе это не нужно.

— Мне нужен ты. Мы вместе будем бороться. Я и ты. По одну сторону баррикад, — обещаю ему.

Понимаю, что не смогу оставить его. Ни за что. Я буду рядом. И пусть весь мир плюнет мне за это в лицо, я останусь рядом. Мэтью улыбается. По-настоящему. Без кривой ухмылки и налёта цинизма на пухлых губах.

— Мне так хорошо с тобой, Огонёчек.

— Мне тоже, Мэт.

Мэтью снова делает глубокий выдох и выпускает вместе с ним всё скопившееся напряжение, крепче обнимает меня, распластывая по своей груди.

— Будь со мной, Эбби. Прошу, держи меня крепче, — целует мои волосы, пряча в них шумные выдохи с хриплыми интонациями. — Я не хочу утонуть. Не хочу быть там. Это страшно и больно.