варвары, что по улицам у вас ходят медведи. Здесь пашут на лошадях и едят чуть ли не сырое мясо. Нам вдалбливали такое. Мы шли сражаться за фюрера, но мне теперь стыдно за это. Я не знаю, что мне делать и как жить дальше. Но вы меня убьете. Ведь так?

– Почему вы атаковали нас? По какой причине ваша часть не уходит на запад, как предполагает план операции «Бюффель»?

– Я не знаю, только слышал, что говорили командиры, плохо разбираюсь в этом, всего несколько месяцев нахожусь на войне. Сначала мы думали, что ваша армия прорвалась нам в тыл и нас окружает. Мы пытались пробиться. Потом к нам прибыл майор Кемпке и передал приказ уничтожить ваше подразделение, которое хочет вырваться к своим. Вас нельзя выпускать, обязательно надо ликвидировать. Майор обещал представить к награде всех солдат, которые будут участвовать в уничтожении вашей группы.

– Кто такой это майор Кемпке? Откуда он прибыл?

– Не знаю. Кажется, он из штаба Девятой армии или из абвера. У него сильная тактическая группа, даже танковое подразделение есть. Майор сказал, что долго искал вас, и наконец-то вы тут ему попались. Он охотился за вами.

– Уведите его, – приказал Белов конвою, продолжая сидеть на ящике и постукивать носком сапога по бетонному полу.

Когда офицеры остались одни, он проговорил:

– Значит, нам отсюда не выбраться. Если этот Кемпке пришел с танками, то они нас раскатают. Долго мы не продержимся. Может, стоит отправить кого-то к нашим? Хотя бы на том же самом вездеходе?

– Мы окружены, – сказал Соколов. – На технике прорваться не удастся. Если только тихо, ползком, под носом у фашистов. Да и смысл какой? Мы уже отправили сообщение. Здесь, все вместе, мы еще можем продержаться какое-то время, пока не придет помощь, а если начнем рассылать людей, то останемся вообще без никого. Перебьют нас поодиночке.

– Может, ты и прав. Ты лучше меня знаешь своих танкистов, сам выбирал, кого послать, говорил мне, что он пройдет. Будем надеяться, что помощь поспеет.

– Будем, Захар! – уверенно заявил Алексей.

– Слышишь? – Белов вскочил на ноги и подошел к маленькому подвальному окошку. – Танки!

Соколов выбежал на площадь вместе с комбатом, когда там уже стали рваться снаряды. Один из них грохнул прямо на каланче, где находились наблюдатели.

Алексей взбежал по лестнице на второй этаж разрушенного дома и осмотрелся.

Слева танк Полетаева двигался назад, останавливался, стрелял из пушки и снова пятился. На улице впереди показались немецкие танки. Два, нет, четыре. Откуда-то сбоку, свалив остатки кирпичной стены, вырвалась «тридцатьчетверка». Грохнул выстрел, и немецкий танк замер. «Тридцатьчетверка» пальнула еще раз и тут же попятилась назад, в пролом. Немецкая болванка ударилась в стену чуть ниже, не задев советскую машину.

Автоматы и пулеметы били не переставая. Справа пехота немцев подошла очень близко к баррикаде, но тут появился танк Шурыгина. С расстояния в несколько десятков он несколько раз выстрелил осколочно-фугасными снарядами по наступающему врагу. Два бронетранспортера опрокинулись и загорелись.

Но болванка тут же угодила в бок «тридцатьчетверки». Видимо, заклинило ленивец. Гусеница не двигалась. Танк вращался вокруг своей оси, пока механик-водитель не остановил его. Башня развернулась, пушка выстрелила. Тут же загорелся немецкий танк. Еще два с расстояния меньше двухсот метров стали расстреливать неподвижную советскую машину.

Соколов каждый раз с болью в душе ждал, что «тридцатьчетверка» замолчит. Но она упорно не хотела умирать. Экипаж Шурыгина стрелял снова и снова. А потом немецкие танки прорвались в центре.

Алексей схватил пулемет, когда рядом упал красноармеец с простреленной головой. Он стал стрелять в гитлеровцев, которые подходили к баррикаде. Немцы залегли и принялись отползать назад.

Но тут к завалу подошли их танки. Сейчас они перевалят через это слабое препятствие. Многотонные машины снесут обломки и выйдут на площадь.

Лейтенант увидел, как поднялся какой-то красноармеец со связкой гранат и бросился вперед, прямо под гусеницы головного танка. Грянул взрыв! Машина встала, но ее стала обходить другая. На баррикаде снова поднялся солдат в маскировочном костюме, разорванном в клочья. Но он не успел шагнуть вперед, его свалила пулеметная очередь. Связку гранат подхватил товарищ и бросился под гусеницы второго танка.

«Последнее наше оружие, – подумал Соколов, стреляя короткими очередями. – Граната только называется противотанковой. Да, в ней больший заряд, чем в противопехотной, но докинуть такую тяжелую штуковину из укрытия до танка, приближающегося к тебе, просто невозможно. Бросить ее надо так, чтобы она упала под гусеницу или на мотор сзади, от удара не свалилась, а осталась лежать. Чтобы наверняка остановить вражеский танк, приходится погибать самому, бросаться под гусеницу. Фашистам никогда не понять, почему советские солдаты так поступают».

Алексей полз в дыму, искал полные диски для пулемета. Он не видел, как капитан Белов поднял десятерых бойцов и кинулся в рукопашную на врага, когда фашисты сумели подойти к самой баррикаде, как на помощь комбату пришел танк из взвода Полетаева. Он буквально вломился в рукопашную, уничтожил не один десяток гитлеровцев и остался стоять в дыму. Белов упал с простреленной грудью, но все еще сжимал в руке пистолет.

Стрелял из винтовки и каждый раз метко поражал вражеских солдат старик Егоров. Бывший вахмистр был суров и сосредоточен. Когда немцы отошли, он пополз и попытался вытащить тело комбата, но у него не хватило на это сил.

Соколов вышел из дыма с чьим-то автоматом, попавшимся ему под руку. Он сразу увидел, что на баррикаде с оружием в руках лежат и ждут врага всего пять красноармейцев. Измученные, почти все раненые, с грязными, насквозь пропитанными кровью повязками на головах, руках, ногах.

Двое красноармейцев принесли и положили у стены тело Белова. Рядом с командиром роты остановился Логунов, прикрыл рот рукой и кашлянул.

– Как «Зверобой»? – спросил Алексей.

– Норма, только боезапас на исходе.

– Посмотри, что с другими танками, и мне доложи, – приказал Соколов и пошатнулся от головокружения.

Он вспомнил, что его, оказывается, контузило там, на втором этаже дома, когда рядом разорвался снаряд.

– Я пойду, посмотрю, что у нас с ранеными, – сказал лейтенант и спустился в подвал.

Раненые лежали вдоль стен. Их было много, больше двадцати человек. В основном тяжелые, почти все без сознания. Те, которые не отключились, просили пить, стонали, пытались узнать, как идет бой. Боец с перевязанными руками носил воду по подвалу. Помогала ему девочка Настя с заплаканными жалостливыми глазами.

– Дяденьки, потерпите. Вам больно, но вы же солдаты!

Боец, который нес воду, пошатнулся и упал бы, если бы Соколов не подхватил его.

– Я сейчас, товарищ лейтенант, –