брат привили ему неуверенность в своих способностях и умении мыслить. Он хотел поверить, что я любящая мать, но не решался. По крайней мере пока. Как бы тяжело мне ни было, я не торопила его. Мы говорили о разных простых и неопасных вещах, покуда проходили лунные месяцы и мой живот все больше округлялся. О его любви к верховой езде и охоте и нелюбви к боевому искусству. О том, как тяжело ему заучивать наизусть те тексты, которые дает ему учитель, но как хорошо он умеет писать и копировать картины. Он любил плавать и кататься в лодке по пруду, и у него было несколько хороших друзей при дворе правителя.

– А я очень люблю читать, – сказала я однажды, когда летний зной пошел на убыль.

Мы сидели в моей тенистой комнате, и он только что наелся жареной в масле вейи. Снаружи пели птицы, две заблудшие бабочки порхали по комнате. Сонан с восторгом проследил за ними взглядом.

– У отца в Доме Покоя есть большая библиотека, – ответил Сонан, стряхивая с губы крупинки сахара. Я подалась вперед и стряхнула последнюю, он бросил на меня удивленный, но теплый взгляд, от которого сердце мое запело. – Я мог бы принести тебе несколько свитков.

– Это было бы для меня большой радостью, сын мой, но я не хочу, чтобы ты ради меня доставлял неудовольствие отцу.

Сонан отмахнулся.

– Они с Корином уехали в Амдураби. Свадьба будет праздноваться там, ибо важно, чтобы народ видел Корина и Ханаи вместе и знал, кто теперь его новый правитель.

– Ханаи? Ее так зовут?

Сонан кивнул. Раньше я не слышала этого имени. Для всех она была лишь дочерью наместника, а не человеком с собственным именем.

– Но это означает, что никто не заметит, если я заберу для тебя несколько свитков. Что бы тебе хотелось почитать, мать?

* * *

Внезапно мне открылся новый мир. Сонан приносил мне столько свитков, сколько я хотела. Я читала и читала. Он описывал мне полки, и постепенно у меня складывалось представление о библиотеке Искана. Я поняла, по какому принципу он хранит свои свитки. Где у него исторические труды, где те, в которых рассказывается о целительстве, и где спрятаны самые тайные, рассказывающие об источниках силы, вроде Анджи, расположенных по всему миру. Таких свитков было мало, нередко на языках, которыми я не владела, а описания в них были загадочные и иносказательные, призванные сбить с толку непосвященного. Но, набравшись терпения, многое в них я сумела истолковать и понять. Иногда казалось, что ребенок во чреве помогает мне. Она поворачивалась, и мне вдруг открывался смысл того, что раньше было непонятно. Она пинала меня изнутри по ребрам, и узоры и закономерности сами складывались у меня перед глазами. Она родилась от семени Искана, а Искан был весь пропитан силой Анджи. Возможно, часть этой силы была заключена в ребенке, которого я носила под сердцем.

Почти не выходя за пределы своих комнат, я тем не менее объехала весь мир. Некоторые произведения помогали мне следовать за путешественниками далеко на север, на восток и на юг, через большие моря. В других я находила рассказы целителей о функциях тела и пускалась в путь с кровообращением. Я летала среди звезд на небе, плавала с рыбами в море, вместе с земледельцем следовала смене времен года. Сидела с регентами на их тронах и с преступниками в тюремных ямах. Я боролась с чужими богами, видела, как создавался мир, размышляла над тем, что хорошо и правильно, существует ли истина, и обсуждала с мастерами прошлого вопросы морали.

Это время могло бы стать самым счастливым в моей жизни, если бы не постоянный страх разоблачения.

* * *

Однажды утром, когда тепло покинуло Охаддин и вокруг дворца задули холодные ветра, я сидела рядом с одной из первых огненных чаш осени и читала. Этот свиток Сонан принес мне накануне – из тайной библиотеки Искана. Впервые я держала в руках рукопись, в которой говорилось об Анджи. Она была очень старая и написана тайными кодовыми знаками. К свитку прилагались записи Искана, при помощи Анджи он пытался разобраться в тексте, но не сильно продвинулся. Видимо, Анджи не желал во всем ему помогать. Я знала – доберись я до его хорошей воды, легко смогла бы прочесть написанное, словно бы текст составляли на моем языке. Я с трудом различала узор, девочка в моем чреве брыкнулась, и среди символов наметилась связь – я увидела змею, яблоко, розу с пятью листьями и…

– Тебе следует быть осторожной.

Я вздрогнула, уронив на пол свиток, который читала. По другую сторону от огненной чаши, на шелковой подушке, скрестив ноги, сидела Гараи. Полностью поглощенная текстом, я не услышала, как она вошла. Я попыталась натянуть куртку на живот, но это было бесполезно. Наметанный глаз Гараи уже все увидел.

Я подняла свиток с пола, стала осматривать его, желая убедиться, что он не пострадал. Потом откинулась назад, демонстративно сложив руки на животе, и строптиво посмотрела ей в глаза. Эти светлые глаза всегда меня немного пугали. Я не могла к ним привыкнуть.

– Давно ли ты носишь? – спросила Гараи.

Цепочки в ее гребне чуть слышно зазвенели, когда в ответ на мое молчание она склонила голову набок. Светлая кожа на ее лице раскраснелась от жара в чашах. Гараи была такая тощая, что из-под куртки в танцующем свете углей проступали ключицы. Я точно помню, во что она была одета: на ней была куртка цвета голубиного крыла без вышивок и бусин и просторные шаровары светло-серого оттенка. Никаких украшений, кроме гребня в волосах. Вокруг губ у нее появились морщинки, которых я не замечала раньше, и вокруг глаз виднелись тонкие, как паутина, линии. Время догоняло и ее тоже, но, в отличие от других женщин, Гараи не сопротивлялась этому. Она радостно приветствовала ход времени.

Вздохнув, она оглядела мой живот.

– Осталось два-три лунных месяца. Скорее два. И никто об этом не знает?

Я поджала губы.

– За кого ты меня принимаешь, простая наложница? Я была очень осторожна.

– А Искан в последнее время находился в Амдураби. Это хорошо. Но если он обнаружит твою беременность сейчас и решит изгнать девочку, тебе не сдобровать. Неважно, насколько твое тело привыкло к воде уаки. Ты слишком давно носишь. Слишком старая.

– Поэтому он и не должен ничего узнать.

– Что ты будешь делать, когда она родится?

Я поколебалась. Взглянула на свои руки, на которых появились первые темные пятнышки, – признак