так резко прервав прием таблеток. Однако он всегда действовал решительно: дав себе слово, что ни одно живое существо не пострадает из-за его пищевых пристрастий, уже на следующее утро прекратил потреблять любые продукты животного происхождения. То же самое с алкоголем. Он не верил в методики, рекомендующие сокращать дозировку понемногу. Однако общее состояние доказывало, что в данном случае он был не прав. В сражении между химическими молекулами и волей медикаменты одержали решительную победу. Но только в первом раунде, подумал он.

Мимо окна проехал фургончик, Борис по-прежнему сидел рядом с водителем. Через несколько секунд младший лейтенант Павловски появился на пороге. У Максима возникло дурное предчувствие. Тот вернулся один.

– А где Корню? – окликнул его Максим.

– И тебе «здравствуй», Монсо, – откликнулся тот. – Мы отвезли его к судье, где ему сообщили, что срок задержания истек.

Желудок опять свело спазмом. Максим обогнул стол и медленным, размеренным шагом двинулся к Павловски.

– И все? – спокойно спросил он.

– Обычная процедура. Слушание дела, затем освобождение под судебный надзор.

Электрический разряд скрутил внутренности, Максим стиснул зубы, пытаясь сдержаться.

– Его поместили под судебный надзор? Ты серьезно? Речь идет о четырех преступлениях и последовавшем признании.

– Тела не найдены, и ни одного заявления о подозрительном исчезновении, имена явно фальшивые: тебе объяснить на пальцах, Монсо?

Максим покачал головой и ударил кулаком по ближайшему столу. По всему помещению разнесся грохот, за ним последовало гробовое молчание. Все взгляды обратились на него.

Полное ощущение дежавю.

Павловски и бровью не повел, только холодно смотрел на коллегу. Сердце Максима запылало, и жар распространился по всему телу. Он развернулся и двинулся назад, к столу, сосредоточенно контролируя каждый вдох.

Под встревоженными взглядами жандармов он с трудом опустился на стул и закрыл глаза.

На четвертом цикле вдохов и выдохов спокойствие вернулось. Пальцы все еще тряслись, и он решил занять их любимой игрушкой. Взялся за ручку ящика стола и потянул на себя.

Грубо приклеенная куском прозрачного скотча к кубику Рубика, хорошо знакомая фотография заставила его содрогнуться.

На глянцевой бумаге с улыбкой позировали Анри Саже и его мать; стоящему справа Максиму было всего несколько лет. Три слова, небрежно написанные черным фломастером, нокаутировали, как хук в печень.

«Мама и дядя?»

Комната закрутилась вокруг него, лицо исказилось в жуткой гримасе. Кровь стучала в висках, в ушах стоял грохот барабанов. Тело затряслось с удвоенной силой, и он не смог удержать крик, разорвавший относительную тишину.

С налитыми кровью глазами он вскочил, схватил монитор и швырнул его через все рабочее помещение. Тот с диким лязгом разбился между столами, пролетев буквально в нескольких сантиметрах от головы одного из коллег.

Раздались возгласы протеста и удивления, но задыхающийся Максим с судорожно сведенными мускулами на этом не остановился.

Как пробудившийся после долгого бездействия вулкан, он выплескивал свою ярость на близлежащие предметы, сметая их одним взмахом руки. Тяжелый стол от пинка с грохотом опрокинулся. Эмма горестно кричала, умоляя друга остановиться, но Максим ее не слышал. Он был похож на дикого зверя, вырвавшегося из клетки, где его держали долгие месяцы.

Рванув один из ящиков, он запустил им в стену у себя за спиной, оставив зияющую дыру в гипсокартоне.

– Прекрати! – заорал Борис.

Максим застыл, сжал кулаки и злобно уставился на напарника.

Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, и, когда Максим шагнул вперед, Павловски бросился на него.

Мощная подсечка лишила молодого человека равновесия, и он рухнул на пол. Не успел он перевести дух, как русский всем своим внушительным весом навалился на него. Отработанным за множество тренировок движением Борис сжал правое запястье противника и, с силой толкнув его в плечо, перевернул на живот; в одно мгновение тот уткнулся лицом в пол.

Павловски завел руку Максима чуть выше между лопаток, и тот, обездвиженный захватом, взвыл от боли.

Русский склонился над ним и прошептал:

– Готово дело, старина. Для тебя здесь все кончено.

Двери распахнулись, в помещение бригады ворвалась Ассия и устремилась к ним.

– Это еще что за бардак?! – взорвалась она.

Она окинула взглядом помещение, оценивая нанесенный ущерб.

Максим валялся на полу среди осколков. Все это напоминало взрыв гранаты.

В долю секунды она поняла, что произошло.

– Павловски, Монсо, ко мне в кабинет! Немедленно!

Она стремительно покинула комнату. Почувствовав, что Максим успокоился, Борис ослабил хватку.

Они поднялись на ноги, и русский крепко ухватил Максима сзади за шею:

– Будешь вести себя смирно?

Тот яростно встряхнулся, высвобождаясь. Присутствующим показалось, что он опять впадет в исступление; но его гнев прошел. Пылающий в нем огонь, конечно, не погас, вовсе нет, но неодолимая потребность выплеснуть ярость существенно ослабла.

Он сделал несколько глубоких вдохов и бросил огорченный взгляд на Эмму. В глубине души ему было стыдно, что она снова увидела его в таком состоянии. Он провел рукой по волосам и заметил, что пальцы в крови. Он вытер ладонь о бедро и направился в кабинет Ассии. Борис последовал за ним.

Сложив руки на груди, разгневанная Ассия раскачивалась на стуле. Нахмуренные брови придавали ей суровый вид. Максим никогда прежде не видел ее такой. Ассия выдержала долгую паузу, буравя взглядом подчиненных, потом не выдержала и прошипела:

– Вы решили, что моя бригада зоопарк, или что?

Павловски удивился, что отповедь адресована им обоим, но напомнил себе, что она не видела, что происходило в нескольких метрах от ее кабинета.

– Борис, объясни, в чем дело! – прогремела она.

Русский откашлялся и начал:

– Я вернулся от Моллена, и аджюдан Монсо в грубой форме поинтересовался, где наш задержанный. Я ответил, что его отпустили. Тогда Монсо ударил кулаком по столу. Думаю, что он…

– Я не нуждаюсь в ваших комментариях, – сухо прервала его Ассия. – Излагайте только факты.

Он принял удар и продолжил:

– Затем Монсо дошел до своего рабочего места и там в ярости принялся расшвыривать все подряд, а заодно перевернул стол.

Молодая женщина вздохнула:

– А как дошло до той сцены, которую я только что застала?

– Увидев, что он не успокаивается, скорее наоборот, я решил вмешаться и усмирил его, прижав к полу.

– Максим, все именно так и произошло? – спросила она.

Тот хмуро кивнул. Он чувствовал тяжесть устремленного на него взгляда, но не решался встретиться с ней глазами.

У него еще тлела робкая надежда, что все не так скверно, поскольку ни Ассия, ни Павловски не присутствовали при первом его срыве, из-за которого он и был отправлен в долгосрочный отпуск.

Ассия развернулась в кресле лицом к