На зависшее как в замедленной съемке мгновение их взгляды встретились. Она никак не отреагировала – а он не смог скрыть удивления. Машина растворилась в серой мгле, и жандарм продолжил путь к пришвартованной у причала яхте.

Хлопнув дверцей авто, он автоматически приложил руку к кобуре на поясе и вздрогнул, ощутив под пальцами пустоту. Несмотря на это, решительности в нем не убавилось, и он ступил на трап.

Волны адреналина, которыми сердце при каждом ударе омывало все тело, отогнали дрожь и смягчили ломку. Все чувства обострились, и теперь Максим мог сосредоточиться на своей задаче. Стучаться он не стал, а просто, не дожидаясь приглашения, открыл дверь в кают-компанию.

Она была пуста, и он устремился на камбуз, расположенный на несколько ступенек ниже. Открыл шкаф, порылся в ящике. Наконец нашел то, что искал.

Вдруг распахнулась дверь в глубине, и появился Луи Беккер.

– Кто здесь? Ингрид, это вы? – спросил он тонким голосом.

С ножом для разделки мяса Максим выскочил из кухни.

Рот психиатра приоткрылся, глаза вылезли из орбит, и с гримасой ужаса он вскинул ладони, будто в него целились из огнестрельного оружия. Грудная клетка у него расширилась, но из горла не вылетело ни единого звука: он застыл, как соляной столб.

Выставив лезвие вперед, Максим медленно двинулся к нему.

– Сядь, – рявкнул он.

– Но я… что вы себе…

Беккер сделал несколько шагов в сторону и опустился на банкетку, по-прежнему задирая обе ладони.

Жандарм придвинул табурет и уселся к нему лицом.

– Мобильник есть?

– Д-д… да, – пролепетал врач. – В кармане.

– Вытащи и положи на стол перед собой.

Психиатр повиновался.

– Опусти руки!

– Что вы…

– Нож у меня, и вопросы тоже задаю я! Вчера во второй половине дня ты позвонил по четырем телефонным номерам, помнишь?

Плечи доктора Беккера чуть опустились, и он поглубже умостился на банкетке. Казалось, он воспринял вопрос с некоторым облегчением.

– Если вы меня об этом спрашиваете, значит вы уже все знаете, – твердо заявил он.

– В том-то и дело, что нет, – все ответы у тебя.

– Лица, которым я звонил… они все мои пациенты.

Теперь доктор был спокоен. Максим не сводил с него глаз.

– Почему же ты ничего не рассказал вчера, когда мы с коллегой приезжали сюда?

– О чем – о моих пациентах? – быстро ответил тот, нахмурившись. – Вы спрашивали меня о Кристофе Корню, а не о других пациентах; и потом, вы же знаете, врач не должен просто так разглашать подобную информацию.

Старик был умен, и Максиму не нравилось, какой оборот принял допрос: складывалось ощущение, что он теряет преимущество.

Он хлопнул ладонью по столу, и Луи подскочил.

– Не строй из себя дурака! – заорал Максим. – На данный момент твои пациенты или трупы, или заперты где-то и находятся между жизнью и смертью. Так что говори, выкладывай все, что знаешь, и побыстрее!

– Я ничего больше не знаю, я…

– Почему ты им позвонил? – прервал его Максим. – Почему именно им?

– Я испугался, что с ними что-то случится из-за Кристофа.

Невербальный язык психиатра сигнализировал синергологу, что он говорит правду, но его взгляд незаметно дергался вправо.

– Что связывает Корню и этих четверых пациентов?

Фамилия Корню снова вызвала у Беккера быстрый рывок глаз в сторону, такой же как тот, что он бессознательно сделал, произнося имя Кристофа.

Внезапно Максим услышал какой-то шум из помещения слева. Он вскочил с табурета и взмахнул ножом перед лицом психиатра.

– Ты не один? – крикнул он.

Тот не успел ответить, потому что из-за двери донеслись приглушенные звуки, похожие на стоны. Кровь жандарма вскипела, и он кинулся к двери, по-прежнему угрожая Беккеру ножом, чтобы тот держался на расстоянии.

От того, что он увидел в каюте – очевидно, спальне Капитана, – у него перехватило дыхание. Кристоф Корню с наушниками на голове извивался на ковре, как наколотый на крючок червяк, и стонал.

Он открыл глаза, словно выходя из транса, и увидел Максима. С губ у него сорвался долгий крик ужаса, и доктор в свой черед закричал:

– Оставьте его!

Беккер не успел добраться до жандарма – тот рванулся внутрь и запер за собой дверь.

При виде ножа лицо Кристофа превратилось в маску ужаса; он приподнялся на локтях и пополз в глубину каюты. Наткнувшись затылком на раму койки, он понял, что оказался в ловушке.

Глаза Максима округлились, а брови взлетели, придав ему вид монстра, готового накинуться на добычу. Он двинулся вперед, отбросил нож за спину и прыгнул на швейцарца.

Прижал его к полу, ударив головой о лакированный паркет, и схватил мощными руками за шею. Кристоф издал сдавленный крик, всполошивший Беккера за дверью.

В тревоге, не имея возможности увидеть, что происходит, доктор изо всех сил забарабанил по разделявшей их деревянной панели, явно усиливая панику, охватившую Корню.

Максим с искривившимся ртом приблизил губы к уху своей добычи и прошипел:

– Говори! Черт бы тебя взял, теперь ты все скажешь! Что ты сделал с жертвами из своего сраного списка?

В его взгляде пылало пламя ярости, и с каждым выплюнутым вопросом он все крепче сжимал горло Кристофа, словно тот был простой тряпичной куклой. И при каждом встряхивании голова Корню с силой ударялась об пол; но никакой ярости и воли дознавателя не хватало, чтобы вырвать у него признание. Он оставался нем, его вытаращенные глаза смотрели в небытие.

– Говори, черт бы тебя побрал, говори! – заорал Максим во весь голос – удивительно, что у Корню не лопнули барабанные перепонки.

Дверь все еще содрогалась под кулаками психиатра, и грохот насыщал атмосферу электрическим напряжением.

Следуя бешеному ритму этого стука, жандарм еще сильнее сжимал горло Корню, которому очень быстро стало не хватать кислорода: он закашлялся и вывалил язык, словно пытаясь глотнуть жизненно необходимого воздуха. Его лицо побагровело, глаза закатились, его тело уже сводили все более жестокие судороги. В бешеном исступлении Максим продолжал его душить.

Когда тело Кристофа совершенно обмякло, жандарм понял, что зашел слишком далеко. Убрал дрожащие руки от горла своей жертвы и несколько секунд рассматривал их, словно это были посторонние существа – два убийцы, которых он не смог удержать под контролем.

Внезапно опомнившись, он приложил ухо к груди Кристофа. Ничего. Ни звука, ни биения в грудной клетке.

Осознав, какое преступление совершил, Максим издал утробный вопль, разорвавший воздух, и к этому оглушительному звуку добавился треск выбитой психиатром двери.

Не обращая внимания на появление Беккера, Максим прижал губы ко рту Корню и начал вдувать воздух в его легкие. Одновременно он делал ему массаж груди, прилагая все силы,