— Хорошо, покажи.

Андрей поднялся на крыльцо. Тетки испуганно отпрянули, прижались к перилам. Неужели он такой страшный?

Дом все еще пах опилками, смолой, дышал влажностью. Сейчас, в летний зной, это было даже приятно, но зимой — будет холодно. А топить нельзя: тепло от печки изнутри бревна высушит, снаружи они сырыми останутся. Их все и повыворачивает.

— Сухого леса не было, супруг мой, — неожиданно заговорила Полина. — Пришлось рубить из того, что есть. Надеюсь, за лето бревна успеют осесть и подсохнуть. Как считаешь?

Андрей вспомнил, что жену следует постоянно ругать и наказывать — но ведь она была совершенно права. Где жить целый год, пока дом просохнет? В тесной и гнилой деревенской избе?

— Да, будем надеяться.

— Справа я решила сделать людские комнаты, оружейные, кладовые. В конце там кухня будет и подпол для овощей…

Пол был белый, толстые доски не прогибались под ногами, лежали, словно каменный монолит. От входа к лестнице и ко всем коридорам тянулись циновки.

— Слева трапезная, две гостевые комнаты. Наши жилые комнаты наверху. — Полина пошла вверх по лестнице, и ступени жалобно заскрипели.

Здесь везде лежали уже не циновки, а тряпочные коврики. Коридор упирался в торцовые окна, а потому в нем было светло.

— Наша опочивальня здесь, — указала княгиня на дверь сразу за лестницей. — Снизу печь будет стоять, еще не сложили. Придется у новгородцев печника просить, наш высокие выводить не умеет. Но пока не к спеху. Все едино топить пока нельзя.

Андрей толкнул дощатую створку, вошел внутрь… и замер. Созданная Полиной опочивальня как две капли воды походила на ту, в которой столько дней его встречала Людмила Шаховская. Такой же балдахин, такая же перина, так же повернута боком к окну, ногами к входной двери. И даже цвет балдахина точно такой же!

«Ее нужно ругать, придираться, — опять вспомнил князь. — Выпороть несколько раз, как только появится повод. Или просто так побить, без повода».

— Цвет какой… — пробормотал он.

— Что ты молвишь, князь? — напряженно переспросила Полина.

— Ничего, — отмахнулся Зверев. — Показывай дальше. Может, там найдется к чему прицепиться.

— Что?

— Ничего.

— Там еще пять светелок, — махнула в коридор рукой женщина. — Они пока пустые. Я так мыслю, продыхи надобно туда от печи вывести, дабы полы были теплые. И под детские светелки их отвести.

— Очень верно! — Андрея словно по сердцу резануло. — И в какой из этих комнат должен был жить наш сын?

Он развернулся, сбежал по лестнице, выскочил на крыльцо, почти перелетел ступени и ринулся дальше, вниз по склону, к причалу. Перепрыгнул на палубу ушкуя, наскоро стянул одежду и сиганул за борт.

Прохладная вода обняла, успокоила. Стало легче и душе, и телу. Решительными саженками он пересек заводь, выбрался в самом дальнем месте, нашел за кустами открытое место и вытянулся на траве. В ушах стучало, но он не понимал — от гнева или из-за усталости.

На приветливом солнце молодой человек вскоре задремал и проснулся, только когда на грудь переползла тень от возвышающейся за головой акации. Андрей снова переплыл заводь, выбрался на берег перед причалом.

— Здрав будь, княже, — встретил его на палубе ушкуя Риус. — А я уж беспокоиться начал. Как в воду прыгнул, видел, а опосля все нету и нету.

— Есть, как видишь. Как у тебя трюмы, не пустуют? Сооруди мне чего-нибудь перекусить. И постель вели приготовить. Как живешь-то, Рыжий?

— Скучно, княже. В Новагород пару раз ходили, в Корелу плаваем. Без тебя не случается ничего. Ни пиратов, ни порогов, ни погонь. А мне сие понравилось…

— Это нравится, пока выигрываешь, Риус. А вот когда не повезет — сразу хочется спокойной жизни. Давай, встряхни команду, пусть стол накроют. Посидим с тобой, винца выпьем.

Пока князь одевался, на причал спустилась одна из княгининых теток, остановилась возле самого борта, поклонилась:

— Батюшка Андрей Васильевич, хозяйка в баню тебя приглашает. Умыться после дороги.

— Передай, что я чистый. И что к ужину не приду, — отмахнулся Зверев.

Ночевал он, естественно, тоже на ушкуе, в постели, из которой еще не выветрился запах Полины. Точнее, черемухи. В постели она почему-то всегда пахла черемухой.

Сколько же она прожила в этой каюте, пока на берегу не вырос наконец-то новенький дворец? Получается, почти три года. С перерывами на те месяцы, что Андрей отправлялся по делам. Княгиня же при этом оставалась вовсе в крестьянской избе, которую отвел господам здешний староста.

Из-за этого запаха, наверное, молодому человеку и приснилась его жена. Полина привиделась той испуганной девочкой, что привел прямо к венцу князь Друцкий. Зачем молодым друг на друга до свадьбы смотреть, если главное в браке — решение земельных споров меж двумя боярскими родами? Воспитанная в монастыре девочка медленно раздевалась, выполняя приказ своего мужа. Сняла вышитый бисером капор, развязала поясок, аккуратно свернула на шапочке, расстегнула молнию парчового сарафана, спустила его вниз, оставшись в одной рубахе, рукава которой изменили цвет с красного на белый. Смущенно потупила взгляд, сглотнула, смяла пальцами ткань, подтянула подол до колен и остановилась, стремительно краснея. Потом решилась, потянула дальше, вверх, скинула рубаху в сторону одним движением, оставшись совершенно обнаженной. Снежный пончик, мягкое податливое тело, никогда не видевшее солнца. Большая грудь, слегка свисающая вперед, широкие бедра, овальный животик с глубокой пробоиной на месте пупка.

Девочка отступила, опустилась на край ложа, перекрестилась и откинулась на спину, широко развела ноги. Зверев подступил ближе, хорошенько размахнулся и огрел ее плетью. От жалобного женского крика он вздрогнул — и сел в постели.

— Фу-уф, — облегченно перевел дух князь. — Надо же. Нормальным людям зловещие мертвецы в ночных кошмарах снятся. А мне — собственная жена!

Он поднялся, шагнул к столу, схватил наугад один из кувшинов, припал к горлышку. После нескольких глотков понял, что наливается вином, чертыхнулся и вышел на палубу.

Небо только-только начинало розоветь, в деревне еще не проснулись петухи. Да что петухи — не проснулся даже ветер, и на речной заводи не колыхалась ни единая волна. С легким поскрипыванием крутилось под ручьем мельничное колесо, катилась по его лопастям вода — но ручей, что струился из-под могучего деревянного двигателя, просачивался во Вьюн так осторожно, что потревожить заводи не мог.

— Эх, пошумлю!

Князь запрыгнул на борт, оттолкнулся, переворачиваясь в воздухе, и с громким плеском ухнулся в теплую воду, поплыл вокруг залива метрах в пяти от берега. Недалеко за устьем реки, в гуще осоки, он заметил обнаженную длинноволосую девушку, что сидела, обнимая колени.

— А ты кто, откуда?