Да, тут дракон его подловил. Судя по всему, что Мендельн узнал об Инарии, единственно верным последний полагал абсолютное подчинение своей воле.

Мендельн подавленно покачал головой.

– Поверить не могу, что нам суждено склониться перед двумя этими силами без всякой надежды на…

– Разве я говорил, будто надежды нет? Все представления о всемогуществе Небес с Преисподней созданы ими самими. И однажды… однажды, – после недолгой паузы добавил дракон, – им еще предстоит осознать, что власть их над мирозданием далеко не безгранична…

Последние слова собеседника запали Ульдиссианову брату в самую душу. И вдобавок напомнили о кое-каком вопросе, уже довольно давно не дававшем ему покоя.

– Ты хочешь сказать, на свете есть еще… еще более могучие силы? Вот, кстати! Духи перворожденных никуда дальше не ушли, но куда же уходят все остальные? Куда отправляются души умерших людей, таких же людей, как я?

– В надлежащее место… туда, куда нет пути Небесам с Преисподней, подальше от учиненных ими вселенских бед…

– Что это значит? Откуда ты обо всем этом знаешь?

– Мы знаем, потому что мы знаем…

В устах Траг’Ула это самое «мы» прозвучало так, точно речь отнюдь не о Ратме. Выходит, на свете есть еще такие же, как он? Возможно ли это?

Однако больше на сей предмет неземной змей не сказал ничего, и Мендельн понял: сколько о том ни расспрашивай, Траг’Ул не ответит… но кое-что из сказанного драконом вновь вселило в него надежду.

– Выходит, у Санктуария воистину есть шанс достичь большего, чем им хотелось бы…

Крепко зажатый в ладони, лежавший в ней, как родной, кинжал казался, скорей, не оружием (хотя вполне мог быть использован как таковое), но ключом, открывающим Роду Людскому двери к свободе – к свободе от непрекращающейся войны ангелов с демонами.

Однако путь к свободе будет открыт лишь в том случае, если им с Ульдиссианом удастся каким-то образом расстроить планы Лилит и загадочного Инария. Вот он-то, ангел, и тревожил Мендельна пуще всего.

– А этот Инарий… отец Ратмы… что сейчас делает он?

От Траг’Ула впервые повеяло неуверенностью.

– У Лилит замыслов великое множество, но, хотя до их сути доискаться порой нелегко, ее след, как правило, всегда на виду. А вот Инарий, не в пример ей, ведет игру куда неприметнее, тоньше. Может статься, мы уже обречены потерпеть от него поражение, так как он готов сокрушить одним махом и демонессу и нас. Ратма знаком с ходом мыслей отца лучше меня, но до какой степени – о том неведомо даже ему самому…

Вся эта пространная речь означала, что для наставников Мендельна ангел остается такой же загадкой, как и для Диомедова сына.

– Но нам же известно, что действует он под именем Пророка, ни от кого не скрывая лица! А если так, просчитать его действия мы наверняка…

– Инарий сокрыт от всех взоров, даже если вокруг него тысяча пар глаз. Зримый образ Пророка – вовсе не обязательно он сам, в еще большей мере, чем личина Примаса, служащая прикрытием не одному, а, по меньшей мере, троим…

И вот этим дракон заставил Мендельна вспомнить еще об одном вопросе, не дававшем ему покоя задолго до того, как Ратма уволок его от остальных.

– Примасом был демон по имени Люцион, а его больше нет. Кому же скрываться под его обликом, как не Лилит?

– Но разве Лилит учинила бы этакий хаос в Хашире?

Нет, на такое Лилит не пошла бы, это Мендельн знал точно. Такое слишком уж безрассудно даже для демонессы.

– Выходит, Церковью Трех распоряжается кто-то еще? – поразмыслив, предположил Ульдиссианов брат. – Еще один демон? Так, может быть, это нам на руку! Если этот третий хотя бы косвенным образом мешает ее замыслам…

– Отнюдь… на самом деле… он ускоряет их воплощение в жизнь.

Вот это уж точно не предвещало ничего хорошего. Без них с Ульдиссианом приглядывать за демонессой, кроме Серентии, некому. Хотя… хотя дочь Кира во многих отношениях куда способнее Мендельна!

– Эдиремов возглавит Серентия. Ей они доверяют, куда угодно за нею пойдут…

Звезды вновь всколыхнулись и вновь встали по местам, а Мендельн быстро усвоил, что таким образом дракон выражает неудовольствие.

– Да… в отсутствие твоего брата они подчинятся приказам вашей подруги… и таким образом вернее верного окажутся во власти Лилит…

Мендельн, не сдержавшись, зарычал от досады.

– О чем ты умалчиваешь? Что такое тебе известно?

– Ульдиссиановы эдиремы, – после совсем не свойственных ему колебаний отвечал Траг’Ул, – уверены, будто следуют за вашей подругой, однако на самом-то деле следуют за демонессой.

– Следуют за… нет!

– Да… перед собой они видят Серентию из Серама, но в действительности это Лилит. И уже не первый, по счету времени, принятому в Санктуарии, день…

– Серентия…

До глубины души пораженный жутким известием, Мендельн пал на колено. В памяти разом всплыли и Парта, и Малик, явившийся к ним в чужом теле.

– Нет… Серентия… нет… не может быть…

В чужом теле… Лилит в теле Серентии…

* * *

Возможно, величиной Хашир изрядно уступал Торадже, однако след, оставленный в нем – особенно в хаширском храме – эдиремами, намного превосходил следы, оставленные их воинством в том, предыдущем городе. Правда, храм уцелел, но был сплошь залит кровью. Особая казнь постигла жрецов: тела их свисали с обломков колонн, украшавших фасад разоренного храма. Направленные силами эдиремов, арбалетные стрелы длиною в фут впились глубоко в твердый мрамор… пригвоздив к камню нежную плоть.

Железные прутья арбалетных стрел пронзали тыльную сторону высоко поднятых над головой и сложенных вместе ладоней жрецов, а кроме того торчали из их глоток и туловищ.

Идея столь зрелищной казни исходила от девушки, вставшей во главе эдиремов. Жрецы-де, с пеной у рта утверждала Серентия, коварно похитили Ульдиссиана, а посему их надлежит покарать, распиная одного за другим, пока кто-либо из оставшихся не заговорит, не сознается, куда они его подевали.

Однако все жрецы приняли смерть, и каждый клялся, будто знать не знает, что стряслось с вожаком эдиремов. Ухватившись за это, Серентия устроила облаву на приверженцев секты из горожан – особенно глав города.

Спустя три дня после того, как Ульдиссиан и его сторонники вошли в городские ворота, от Хашира не осталось почти ничего.

Горожане на это время, в страхе и перед церковниками, и перед новоприбывшими, попрятались кто куда. Но на четвертый день Серентия, распустив по ветру волосы цвета воронова крыла, вышла на середину рынка и громовым, разнесшимся на весь город голосом объявила, что принесла Хаширу мир и надежду. Естественно, немалая часть местных жителей восприняла эту весть настороженно, но эдиремы выгнали многих из прятавшихся по домам наружу, дабы хашири собственными глазами увидели, что говорит она чистую правду.