Костик жадно рассматривал мертвеца.

— А чё не сгнили-то? — спросил он.

— Их высосало, как клумбарей, — пояснил Егор Лексеич. — Бывает.

— Дак они же не клумбари! — не понял Костик.

— Клумбарём мертвец остаётся месяца два-три. А эти уже целый год.

Холодовский прошёлся вдоль пяти бугров.

— Умерли во сне. Видимо, все в спальных мешках. За год их дожди и ветры почвой занесли, выросла трава. Она их и высосала. Вон какая густая.

Костику всё стало понятно. Его уже не интересовала бригада Солиста, его распирало любопытство — а что в машинах? Костик потихоньку отделился ото всех, переместился к кустам крушины и ольхи и, осмелев, полез в дебри.

Маринка озиралась по сторонам, представляя, как всё случилось.

— Дядь Гор, а почему они здесь заночевали? Просеки-то нет.

Егор Лексеич пошевелил бровями, размышляя.

— Сбились с пути. Ехали, наверное, дотемна, хотели в Татлы успеть, и сбились. Свернули, куда машины пролазили, — сюда то есть. И крышка.

В кустах трещало — Костик протискивался в джип, ломая дверкой ветви.

— А что за смерть? — наконец спросила Маринка о самом главном. — Которая с Ямантау бежала, как Щука вопит?

У Мити заболела голова — он раньше всех ощутил, что в этой роще плохо.

— Их убили фитонциды берёзовой рощи, — сказал он. — Они вызывают остановку сердца или паралич дыхания. Никакой мистики. Бригада просто отравилась. Под облучением лес живёт в восемь раз интенсивнее обычного. И фитонцидов выделяет больше. А здесь лог, застойный воздух. Ядовитые газы скопились в количестве, достаточном, чтобы убить за пару часов.

— Почему же мы не сдохли?

— Тоже помрём, если не уйдём отсюда, — буркнул Митя.

— Еба-ать!.. — глухо закричал в джипе Костик.

Он вывалился из машины наружу со спортивной сумкой в руке. Сияя от гордости, он подошёл к Егору Лексеичу и распахнул сумку. В ней лежала груда шильдеров — учётных пластин с подбитых Солистом чумоходов.

Егор Лексеич довольно крякнул:

— Ну, хоть какая-то польза с тебя, Константин! Хвалю! Считайте, норму командировки мы уже выполнили! Саня, прими.

Холодовский забрал сумку у Костика, застегнул и повесил на плечо.

— Лады, ребята… Если Митрий командует отход — слушаться надо, — распорядился Егор Лексеич. — Валим обратно.

— А Щука, значит, не врала, что она Ведьма, — заметил Холодовский.

— Не врала, падла, — охотно согласился Егор Лексеич и ухмыльнулся. — И местечко хорошее указала… Надо будет наведываться сюда. Может, ещё какой-нибудь дурак с добычей тоже заночевать решит.

38

Река Инзер (I)

Чтобы на пути до города Межгорье не попасть к Алабаю в засаду, Егор Лексеич выбрал третий маршрут — не по железной дороге и не по старому шоссе, а по речке Инзер. Мелкий и шумный Инзер, огибая отроги, будто вприпрыжку бежал по лесной долине, разделяющей массив горы Ямантау и хребет Нары. Издырявленный валунами, вспененный каменными грядами, Инзер бурлил и рассыпчато сверкал на солнце. На высоких и крепких берегах стояли, точно вбитые сваи, мощные сосны и ёлки, лиственницы и пихты: ветра и половодья давно уже снесли все слабые деревья. Дремучий запах смолы смешивался с подвижной свежестью потока. В узких створах на поворотах русла порой из тесноты глухомани внезапно распахивалась аэродинамическая перспектива длинного склона, и за ним в трепетном мареве вздымались сине-зелёные туши Ямантау или Нары-Муруна, обе вершины — словно облезлые по гребням, на которых белели мёртвые, иссушенные жарой скалы.

Харвер шагал по реке первым — легко, как огромная водомерка. Ноги его, ступая, гулко бултыхали. Мотолыга еле поспевала за комбайном-ходоком. Она яростно ползла по руслу, визжа траками на камнях и выбрасывая фонтаны. Её трясло, качало, дёргало и подбрасывало: клокоча, река будто плясала под ней. Изредка, на глубине, поток мягко и властно приподнимал мотолыгу и сносил обратно. Холодовский, сидевший за рулём, предпочитал держаться отмелей.

— Вот ведь красота!.. — восхитилась Талка, разглядывая берег сквозь щель амбразуры, прорезанной в стальном коробе.

При толчках все в отсеке подлетали, хватаясь за ящики, за борта и друг за друга. Костик сидел рядом с Маринкой. Улучив момент, он подсунул ладонь, и Маринка приземлилась на неё задом. Костик расплылся в плотоядной и довольной улыбке. Маринка безжалостно двинула его острым локтем в рёбра. Костик задохнулся от боли, но улыбка его не исчезла.

Маринка незаметно смотрела на Серёгу и Митю. Сравнивала их. Как они похожи внешне — и так различны по сути. Там, в убивающей берёзовой роще, Митя объяснил всё просто и ясно, даже буднично… Дело не в том, что он — учёный, а в том, что он не боится. Он не боялся россказней Ведьмы про смерть, бегущую с горы. Не боялся солдата, который вчера потащил её, Маринку, в кусты… А Серёга? На лес ему, понятно, наплевать… И солдата он тоже, в общем-то, не побоялся бы… Но в драку вряд ли бы полез. Он бы начал базар, начал бы отмазывать девчонку, разруливать ситуацию… Серёга — он как все. Все опасаются солдат, и Серёга тоже. А Митя не как все. Он — как он. И вовсе не потому, что Бродяга. Харлей тоже был Бродягой — и хрена ли?..

Впереди показался железнодорожный мост — небольшой, в один пролёт и на один рельсовый путь. Ферма простой инженерной конструкции опиралась на забетонированные береговые откосы. Железная дорога бежала по той же долине, что и речка, но извивалась по своей логике, перепрыгивая с одного берега Инзера на другой. Трасса была однопутной, но электрифицированной, хотя, конечно, контактная сеть давно не работала; после станции Татлы дорогу уже не использовали: столбы тут покосились, рельсы заржавели, между шпал выросли кусты и мелкие деревца. Конечная станция Пихта находилась прямо под горой Ямантау — где-то у входа на секретный объект «Гарнизон».

Чтобы пролезть под мостом, харвер почти опустился брюхом на воду — и стал напоминать собаку, что проползает в дыру под забором. А мотолыга прошла спокойно, не задевая мостовую ферму своей решёткой на стойках.

В тряске хуже всех приходилось Ведьме. Руки у неё по-прежнему были связаны впереди, и цепляться она не могла, да ещё Фудин то и дело дёргал за верёвку, проверяя надёжность узлов.

— Да заебал дрочить меня!.. — шипела на него Щука.

Матушкин сидел напротив и внимательно вглядывался в каторжанку. Уловив характер, он сгорбился, сложил руки, как держала Щука, заскакал на месте, как она, и завертел головой, состроив хищную и ушлую физиономию.

— Чё сработать-то у этих фраеров? — сиплым голосом Щуки произнёс он. — Нищеёбы сраные… На всю бригаду — от хуя уши!..

Бригада заржала. Щука не сразу поняла, кого Матушкин изобразил, а потом бешено бросилась на обидчика, ударила его плечом в лицо и пнула коленом в грудь. Фудин заполошно рванул Щуку обратно — она упала на дно отсека. У Матушкина брызнули слёзы. Калдей с презрением пихнул Щуку ногой, а Фудин схватил её за шиворот, втаскивая обратно рядом с собой.

— Гнида каторжная! — всхлипнул Матушкин.

Талка повернула его к себе и принялась ощупывать скулу.

— Нос не больно?.. Ну, значит, не сломан. Ты сам виноват, Витюра!.. Не лезь ни к кому, тебя сколько раз уже били за это!..

А Мите от тряски опять стало плохо. Он молча терпел, дожидаясь, когда завершится путь. Вообще, когда же он попадёт к своим в миссию «Гринписа»? Там должны знать, как лечить тех, кто перебрал излучения… Митя смотрел на бригаду и впервые ощущал, что очень устал от этих людей. От их агрессии, мата, бытового паскудства и глупости… Ощущение усталости пришло к Мите потихоньку — после того, как он узнал, что нет и не было войны. Эти люди живут во лжи — потому и так плохо. Там, откуда он явился, должны жить по-другому, иначе он не чувствовал бы тяжести, как не чувствуют её Серёга и Маринка, Типалов и Холодовский, Костик и Алёна — все они, вся бригада.

Серёга же, как обычно, думал о Маринке. Чего она окрысилась-то? Чего злится уже второй день? Ну, постоял он тогда в драглайне на стрёме, и что? Ебать-колотить, как же у баб в головах жизнь навыворот