Этот язык точечного безумия и отчаяния, сильно воздействующий на неискушенных девиц, редко приводит к цели в общении с такими специалистками на поприще страсти, как мисс Барри, поскольку он только укрепляет их в собственном тщеславии. Вот она и заводила незаконных детей от других мужчин, отказывая Отуэю (который ни красотой, ни манерами не уступал даже лучшим из ее избранников) хотя бы в поцелуе.

Рочестер был для Сеттла, Крауна и даже для Ли покровителем своенравным и переменчивым, но нет ни малейшего признака того, чтобы он хоть однажды изменил благоприятное отношение к Отуэю. Смерть графа, превратившаяся в схватку двух вер (католицизма и англиканства) и одного безверия (его собственного), отображена в кульминационной точке пьесы Отуэя «Спасенная Венеция». Пьеса была напечатана в 1682 году, а Рочестер умер в 1680-м, так что аллюзия здесь несомненно наличествует. В пьесе Пьер стоит на эшафоте, ожидая казни, когда к нему приводят священника. Пьер, однако же, отказывается его слушать:

Вести ты хочешь

Вслепую разум мой, как водят льва,

Заманивая в подлую ловушку,

Чтобы поймать живым и укротить, —

И эти трюки называешь Верой.

Лови глупцов — и набивай кошель!

Всё, хватит, прочь!.. И, капитан, запомни,

Что мной отвергнут этот капеллан,

Подкравшийся в унылую годину, —

Хоть и солжет потом, что я прощен.

Неверным было бы впечатление, будто Рочестер покровительствовал только заведомо слабым поэтам. Он восхищался Уоллером, даже когда тот уже впал в старческое слабоумие, он дружил с Этериджем и Шедуэллом и отдавал должное элегическим стихам тех же Ли и Отуэя.

Шедуэлл был с придворными на короткой ноге (о чем применительно к самому себе мог только мечтать Драйден). «Лорд Дорсет, — сетовала Нелли Гвин, — появляется раз в три месяца, потому что сутками напролет пьянствует у себя дома с Шедуэллом и мистером Харрисом». Не без зависти Драйден вывел Шедуэлла в образе сказочного великана-людоеда, и эта карикатура сильно задела адресата. Высоченный, как правило, благодушно настроенный, жестоко пьющий дядька, Шедуэлл был драматургом от Бога, правда, неряшливым и неровным. Восхваляя его, Рочестер ничего не преувеличил:

Шедуэлла поразительные всходы —

Плод не Искусства, но самой Природы, —

Небрежны, не закончены, а все ж

Природного таланта не пропьешь!

Среди прочих поэтических попутчиков Рочестера главное место занимают Бакхерст и Сидли.

Сатиром бы я Бакхерста назвал:

Отличный парень и большой нахал,

Отчаянный похабник, но из тех,

Кто и у мертвых вызвать может смех,

И королеву не введет во грех.

Куда как Сидли тоньше и нежней

Знай делится и с ней, и с ней, и с ней

Догадками, одна другой срамней.

Намеками напитанный напев —

Известный соблазнитель честных дев,

И сохнет соблазненная как тень,

Всю ночь в желаньях и в слезах весь день.

В 1678 году завязалась новая литературная дружба. Внимание Рочестера привлекли сатирические стихи и песни, присланные ему в рукописи неким Джоном Олдхэмом — младшим учителем архиепископской школы Благословенной Троицы для неимущих в Кройдоне. Согласно биографу самого Олдхэма, Рочестер посетил школу вместе с графом Дорсетом и сэром Чарлзом Сидли, но, когда он послал слугу известить поэта о своем приезде и сразу же передать подобающие восторги, его послание по ошибке попало в руки к директору школы, который решил, что имя Олдхэма не более чем описка, и принял все комплименты на свой счет.

Престарелый джентльмен тут же облачился в парадное одеяние и поспешил на встречу… Когда он, запнувшись о порог, ввалился в помещение, высокопоставленные визитеры покатились со смеху. Он, однако же, завел напыщенную речь о том, какая великая честь ему оказана, давая тем самым понять, что подлинная цель визита ему не известна; лорд Дорсет, заметив, что старик все больше и больше смущается, а лорд Рочестер, пусть и продолжая смеяться, все сильнее мрачнеет, наконец оборвал директора не слишком учтивой фразой о том, что приехали-то они вовсе не к нему, а к мистера Олдхэму.

В конце концов появившийся Олдхэм оказался «длинным и тощим; он явно недоедал, да и работал чуть ли не круглыми сутками. У него были вытянутое лицо, крупный нос и в целом никак не располагающая к нему наружность, однако глаза искрились как у настоящего сатирика».

Вдохновение, обуявшее поэта вследствие этого визита, погубило не только скромную карьеру школьного учителя, но и здоровье Олдхэма. У его «высоких гостей, — пишет биограф, — хватало остроумия, порочности и денег на то, чтобы превратить в великого грешника и святого… Захватив с собой скромную сумму, скопленную за годы трудов, он тут же перебрался в Лондон и принялся приносить одинаково щедрые жертвы и Бахусу, и Венере».

Но Рочестер, которому оставалось жить всего два года, едва ли мог сыграть существенную роль в «совращении» Олдхэма. На смерть своего покровителя Олдхэм откликнулся одним из чрезвычайно редких для себя стихотворений, в котором начисто отсутствовали и непристойность, и сатира — и, напротив, отчетливо ощущались нежность и боль:

И если я хоть чуточку велик,

То лишь как твой послушный ученик.

На твой мотив звучат мои слова —

Не всякая ли слава такова?

Наследство разберут, кто сколько смог,

А я возьму пастушеский рожок.

Слова признательности, высказанные Рочестеру Этериджем, Отуэем, Ли и Олдхэмом, оказались забыты потомством, а вот ссоры с великим Драйденом ему не простили. И с нашей стороны будет только справедливо взглянуть на эту ссору глазами самого Рочестера. Выпадение Драйдена из его поэтического окружения было чем-то вроде дезертирства с поля боя. Поэты, которым покровительствовал Рочестер, выступали под его знаменем. Высота аристократического происхождения была важнее масштабов поэтического дара. Рочестера оскорбил неблагородный вассал, обязанный ему вечной благодарностью. Сидли распорядился избить дубинками актера только за то, что тот в своем сценическом одеянии сымитировал его наряд; а профессиональный поэт не так уж далеко ушел от профессионального актера.

Опубликовав пьесу с посвящением Малгрейву, Драйден, должно быть, на протяжении нескольких лет выходил на улицу не без опаски. Однако Рочестер, будучи не только аристократом, но и поэтом, ответил обидчику мастерской сатирой «Подражание Горацию» — и, попробовав поставить себя на место Рочестера и вспомнив о том, как жестоко уязвил Драйден его гордость, можно только удивиться сравнительно умеренному тону этого стихотворения.

1 ноября 1677 года Сэвил написал Рочестеру, что «весь осиный рой растревожен памфлетом, присланным по почте прямо в их гнездо — в кофейню Уилла. Мне, к сожалению, не довелось увидеть его собственными глазами, но я слышал, как эти стихи комментируют, и большинство сходится на том, что ноги у них растут из Вудстока».