Когда наступил страшный 1052 год, регент Йоримичи переделал свой дом в киотском пригороде Удзи в буддистский храм, позднее получивший известность благодаря Павильону Феникса (Бёдо-ин по-японски), который назвали так из-за сходства с птицей с распростертыми крыльями. Ныне храм в Бёдо-ин считается знаковым иконографическим символом японской культуры, и его изображение присутствует на лицевой стороне монеты достоинством десять иен. При этом Павильон Феникса демонстрирует множество следов влияния культуры Ляо. В просторном внутреннем зале без колонн, поддерживающих крышу, древние зодчие поместили большую статую Будды и украсили зал множеством зеркал и необычным металлическим орнаментом.

К всеобщему удивлению, 1052 год обошелся без каких-либо крупных катастроф. Кое-кто полагал, что век конца Дхармы наступил незаметно, другие же не были в этом уверены. Спустя несколько лет все снова успокоилось. Никто не объявлял новой даты конца света, и жизнь продолжалась так же, как и шла до 1052 года.

* * *

В промежутке с 1000 по 1200 год произошла поразительная череда династических пертурбаций. Сын Махмуда наследовал отцу в 1030 году, когда Махмуд умер в возрасте пятидесяти девяти лет, но десять лет спустя сельджуки покорили империю Газневидов. Чжурчжэни, один из народов, подвластных династии Ляо, свергли своих владык в 1125 году, а в 1140-е годы подписали перемирие с империей Сун, обложив ту еще более высокой ежегодной данью, нежели та, какую предусматривал Чань-юаньский мир 1005 года. Впрочем, этим бурным событиям не удалось изменить границы буддистского и исламского блоков.

Как ни странно, Караханиды, несмотря на бесконечные распри между различными ветвями правящего рода, сохраняли власть до 1211 года, когда они, как и все прочие державы Центральной Азии, покорились противнику, перед которым едва ли кто мог устоять, – монгольскому хану Тэмуджину. («Чингисхан» – персидский вариант имени.) Чингис умудрился собрать войско степных народов, более многочисленное и сильное, чем удавалось любому предшественнику. У каждого его воина было несколько лошадей, которых старательно дрессировали (например, останавливаться по команде, чтобы наездник мог спрыгнуть наземь или поднять что-то с земли), а вызубренные маневры конного строя позволяли всегда выдвигать в авангард наиболее свежих бойцов. Хан Чингис многое перенял от завоеванных народов, в том числе от киданей западного Синьцзяна. Он не покупал рабов. Вместо этого он отдавал увеличенную долю добычи тем, кто сражался смелее и отчаяннее прочих.

Чингис добавил к принятой в Центральной Азии модели управления всего одно, но важное дополнение – страх. Куда бы ни приходило монгольское войско, защитникам предлагали сдаться, признать владычество монгольского хана и регулярно выплачивать дань его представителям. Если местный правитель соглашался, монголы ставили во главе области своего «губернатора», а бывшему правителю разрешали править дальше, при условии, конечно, что он будет платить дань. Сами монголы почитали собственный пантеон (особо они чтили бога неба Тенгри), но не навязывали свою веру ни мусульманам, ни буддистам.

А вот если местный правитель сопротивлялся, исход противостояния оказывался другим. Монголы планомерно осуществляли угрозу уничтожения, которой пугали врага перед схваткой. В одном городе, завоеванном монголами, черепа местных жителей сложили в огромный курган за крепостной стеной, еще в одном накидали громадную кучу отрубленных ушей. Цель была проста: внушить всем и каждому, что разумнее капитулировать, а не сражаться. После падения очередного города монголы делили жителей на группы. В свое войско они зачисляли мужчин с каким-либо полезным опытом – скажем, военных инженеров, способных метать пороховые заряды, взрывавшиеся при контакте (эту технологию первыми освоили китайцы), или управлять баллистами, что швыряли гигантские камни на противника. Мастеров (ткачей, металлургов и остальных) отправляли в столицу.

Когда францисканский миссионер из Бельгии по имени Гильом (Вильгельм) де Рубрук побывал в столичном городе Каракорум (на территории современной Монголии), он столкнулся там с европейцами-военнопленными из далекой Франции. Один оказался умелым мастером по серебру и механиком, сотворившим для хана хитроумный фонтан[81]. Таким пленным разрешалось жениться, заводить детей и жить в относительном комфорте, но домой их не отпускали. Перемещение людских масс по азиатским степям изрядно способствовало обмену информацией: иранские и китайские астрономы советовались друг с другом, а один иранский историк написал всеобщую историю, которая излагала события в исламском мире и, пусть менее подробно, в Китае. Другим следствием плотности взаимодействия стало быстрое распространение Черной смерти, то есть бубонной чумы, которая зародилась на западе Центральной Азии и обрушилась затем на Ближний Восток и Европу.

Монголам удалось сформировать крупнейшую в истории территориально цельную сухопутную империю. Она простиралась по степям Евразии от современной Венгрии до Китая. Различные области этой империи клялись в верности великому хану, и от них требовали предоставлять свежих лошадей – для ханских гонцов и для иноземных посланников.

Монгольская империя сохраняла единство при жизни Чингиса и при его сыне, который наследовал отцу. Что было необычно для племенных вождей, Чингис сам выбрал себе преемника; через два года после смерти хана воины объявили его третьего сына правителем на многолюдном собрании – видимо, схожем с теми, какие практиковались у киданей и какие ликвидировал Абаоцзи. Но когда этот правитель скончался и внукам Чингиса пришлось определять, кто станет следующим, они не стали враждовать за власть над единой империей. Вместо этого они разделили владения на четыре области – Иран, Поволжье и край Сибири, Центральная Азия, Китай и Монголия.

Чингис и его прямые потомки не обращались ни в ислам, ни в буддизм, но правители разделенной империи позднее отказались, образно говоря, от веры предков. К 1330 году правители трех западных областей все приняли ислам, и только во главе восточной области, то есть Китая и Монголии, по-прежнему стоял буддист. Там монголы вообще основали династию по китайскому образцу, и монгольских императоров этой династии сильно привлекало вероучение тибетского буддизма.

Последним «истинно монгольским» правителем Центральной Азии был Тамерлан (Тимур Хромец), который мощью степного войска объединил три мусульманских области бывшей Монгольской империи. Выставляя себя традиционным правителем в духе Чингисхана (дабы подтвердить эти притязания, он даже женился на девушке из рода Чингиса), Тамерлан при этом не скрывал, что является ревностным мусульманином. Когда же он умер в 1405 году, накануне вторжения в Китай, с ним канул в небытие идеал сухопутной империи, созданной оружием степняков. Прочие современные ему правители тоже мечтали об обширных империях, но обращали свои усилия на море, а опирались на корабли, не на конных воинов, как мы увидим в следующей главе.

Картографы делят воды между Африкой и Японией на различные водоемы – Индийский океан, Бенгальский залив, Южно-Китайское и Восточно-Китайское моря, Тихий океан, но в действительности все перечисленное образует единое огромное водное пространство, по которому древние мореходы путешествовали, держась береговой линии.