— Но Урсула выжила.

— Потому что в ту ночь ее не было в деревне. Она уехала накануне, чтобы встретить груз с медикаментами в Хайдарабаде. Когда наутро она вернулась, на месте деревни было пепелище. Там уже трудились рабочие с местной фабрики, они искали живых, но так никого и не нашли. Даже домашних животных — кур, коз — всех вырезали, а трупы сожгли. Сестра Урсула упала в обморок, когда увидела обожженные тела, и доктору с фабрики пришлось поместить ее в свою больницу до приезда отца Дулина. Она была единственной из деревни Бара, кто выжил, доктор Айлз. Ей повезло.

«Повезло, — подумала Маура. — Избежала одной резни, только чтобы вернуться домой, в аббатство Грейстоунз, и обнаружить, что Смерть не забыла ее. Что даже здесь не спрятаться от ее карающей руки».

Взгляды Мэри Клемент и Мауры встретились.

— Вы не найдете ничего постыдного в ее прошлом. Всю свою жизнь она служила во славу Господа. Оставьте в покое память о нашей сестре, доктор Айлз. Оставьте ее с миром.

* * *

Маура и Риццоли стояли возле здания, которое раньше было рестораном «Мама Кортина», и ветер ледяными струями полосовал их пальто. Маура впервые видела это место при дневном свете — улица заброшенных зданий с пустыми глазницами окон.

— В чудное местечко вы меня привезли, — сказала Риццоли и посмотрела на выцветшую вывеску «Мама Кортина». — Вашу Джейн Доу здесь нашли?

— Да, в мужском туалете. Она была мертва уже тридцать шесть часов, когда я осматривала ее.

— И никаких зацепок для установления личности?

Маура покачала головой.

— Учитывая позднюю стадию болезни Гансена, велика вероятность того, что она недавно иммигрировала. Возможно, без документов.

Риццоли плотнее закуталась в пальто.

— «Бен-Гур», — пробормотала она. — Вот что мне вспоминается. Долина прокаженных.

— «Бен-Гур» просто фильм.

— Но болезнь-то реальна. Только подумать, что она делает с лицом, руками.

— Да, калечит со страшной силой. Вот почему она наводила такой ужас на наших предков. От одного только вида прокаженного люди вопили как резаные.

— Господи. Страшно подумать, что она была здесь, в Бостоне. — Риццоли содрогнулась. — Холодно. Давайте войдем внутрь.

Они пошли по аллее, ступая по обледеневшей тропинке, протоптанной ботинками многочисленных служителей порядка. В этом мрачном колодце между зданиями было не так ветрено, зато заметно холоднее, а воздух, казалось, застыл в зловещей тишине. Лента оцепления болталась на двери бокового входа.

Маура достала ключ и вставила его в висячий замок, но он никак не открывался. Она опустилась на корточки и попыталась просунуть ключ во врезной замок двери.

— Почему у них отваливаются пальцы? — спросила Риццоли.

— Что?

— Ну, я про лепру. Почему они теряют пальцы? Она что, поражает кожу, как плотоядные бактерии?

— Нет, разрушение происходит по-другому. Микробактерии лепры атакуют периферийные нервы, поэтому пальцы рук и ног теряют чувствительность. Ты просто не чувствуешь боли. Боль — наша система предупреждения, своеобразный механизм противодействия травме. Не испытывая боли, ты можешь случайно обварить палец в кипятке и не почувствовать ожога. Не почувствуешь, что на ноге у тебя вырос волдырь. Ты можешь травмировать конечности снова и снова, а это приводит к вторичным инфекциям. К гангрене, например. — Маура замолчала, испытывая раздражение из-за неподатливости замка.

— Дайте я попробую.

Маура отошла в сторону и с радостью сунула руки в карманы. Риццоли принялась возиться с ключом.

— В бедных странах, — продолжала Маура, — крысы могут серьезно повредить кисти рук и ступни.

Риццоли нахмурилась и взглянула на доктора.

— Крысы?

— Ночью, пока ты спишь, они забираются в постель и грызут пальцы рук и ног.

— Серьезно?

— А ты ничего не чувствуешь, потому что лепра лишила твою кожу чувствительности. Проснувшись утром, ты обнаруживаешь, что кончики пальцев исчезли. Остались лишь окровавленные култышки.

Риццоли уставилась на нее, потом резко провернула ключ в замке.

Замок щелкнул. Дверь приоткрылась, впуская серые тени в кромешную темноту.

— Добро пожаловать к «Маме Кортине», — сказала Маура.

Риццоли замерла на пороге и посветила вокруг себя фонариком.

— Что-то там шевелится, — пробормотала она.

— Крысы.

— Давайте больше не будем про крыс.

Маура включила свой фонарик и последовала за Риццоли в темноту, провонявшую прогорклым жиром.

— Он протащил ее через эту комнату в столовую, — сказала Маура, освещая фонариком пол. — В пыли обнаружили следы волочения, возможно, оставленные каблуками ее туфель. Должно быть, он держал ее под мышкой и пятился назад.

— Вряд ли у него было желание прикасаться к ней.

— Я полагаю, он был в перчатках, поскольку отпечатков пальцев не обнаружено.

— И все равно, он касался ее одежды. Вполне мог заразиться.

— Вы рассуждаете, как наши предки. Думаете, одного прикосновения к прокаженному достаточно, чтобы самому заболеть? Лепра не такая уж и заразная.

— Но ведь все равно можно подхватить ее. Вполне можно заразиться.

— Да.

— А потом нос и пальцы отвалятся.

— Это все лечится. Антибиотиками.

— Мне плевать, что это лечится, — сказала Риццоли, медленно продвигаясь по кухне. — Мы ведь говорим о проказе. Прямо как сюжет из Библии.

Они прошли в столовую. Риццоли очертила фонариком круг, и по краям комнаты высветились стулья. Хотя паразитов и не было видно, слышалось их шуршание. Темнота была живой.

— Куда дальше? — спросила Риццоли. Ее голос уже опустился до шепота, как будто они находились на вражеской территории.

— Идите вперед. Справа будет коридор.

Лучи их фонариков скользили по полу. Следы волочения уже были полностью затерты подошвами криминалистов, которых здесь побывало предостаточно. В ту ночь, когда Маура прибыла на место преступления, ее встретили детективы Кроу и Слипер, и на подходе уже были бригады экспертов и техников. Тогда здесь не было страшно.

А сейчас она ловила себя на том, что ей трудно дышать. Она старалась держаться поближе к Риццоли, сознавая, что со спины ее никто не прикрывает. Она чувствовала, как по коже бегут мурашки, и чутко прислушивалась к любым шорохам и звукам.

Риццоли остановилась, посветив фонариком вправо.

— Этот коридор?

— Туалет в самом конце.

Риццоли двинулась вперед, луч ее фонарика дергался от одной стены к другой. У последней двери она остановилась, словно предчувствуя, что зрелище предстоит неприятное. Она осветила помещение и уставилась на следы крови на кафельном полу. Луч скользнул по стенам, выхватывая перегородки, фарфоровые писсуары и покрытые ржавчиной раковины. Потом снова опустился на пол, словно его магнитом притягивало к тому месту, где лежал труп.