за себя, официантка догадалась, что она была его последней жертвой и … его палачом.

— Как же тебе удалось выбраться? Это ведь ты его, ну…

— Я, — не стала отнекиваться Настя, — это был настоящий ад!

— Тебе нужно уходить отсюда, — испуганно выдавила из себя Памела, — когда полиция пришла сюда, я рассказала им о тебе. Они разыскивают убийцу. Но ты ведь защищалась, другого выхода не было, правда? Беги! Я никому не скажу, что ты приходила. Если б я знала, то не стала давать твоего описания. Но ты пропала, хотела прийти сюда работать и исчезла. Я уж думала, что не увижу тебя никогда.

— Меня не так просто убить, — горько сказала Настя, — a внутренний голос продолжил — сама судьба выдергивает меня из лап смерти, чтобы я жила и мучилась, чтобы еще при жизни оплатила все свои грехи. Но с каждым разом я погружаюсь еще глубже в пучину отчаяния и зла, я не знаю, как прекратить все, как оборвать эту нить страданий.

— Я хоть и знаю тебя недолго, но вижу, насколько ты сильная женщина. Быть может, у судьбы свои планы на тебя.

— Тогда она самая коварная и жестокая, — усмехнулась Настя, — ладно, пойду я. Думала, что найду здесь работу, но, видно, честный труд не для меня.

Беглянка пожала руку официантке в знак прощания и направилась к выходу. Она не заметила, как мужчина, сидевший за одним из столиков, поднялся и последовал за ней. Слежку Настя почувствовала скорее кожей. Чей-то взгляд будто дырявил спину, прожигал затылок. Замедлив ход у одной из витрин, oна уловила на себе внимание незнакомца, который тут же отвернулся и сделал вид, что ищет что-то в портфеле. Потом, стоило женщине продолжить путь, как он тоже пошел в этом же направлении. Сомнений не оставалось, за ней следили, но кто? Кому это нужно? Если полиции, то ее бы сразу арестовали. Может, думают, что у меня есть сообщники? Как же! Люди Самсона? Вряд ли, они заполучили убийцу. Сердце чуть сжалось от воспоминания, Сильвии, наверное, уже нет в живых. Странно? Почему я не испытываю горя, она была близким человеком? Или еще одним свидетелем моего падения? — Настя усмехнулась своему равнодушию. — Да! Она, несомненно, любила меня, но, кто, как не Сильвия открыла двери в пучину разврата? Своей любовью она надеялась искупить вину? А чувствовала ли она себя вообще виноватой?

Настя увидела несколько нищих, копающихся в мусорном баке.

— Вот, — подумала она, — их считают отбросами, падшими, потерявшими человеческий облик. Но ведь это не так, они просто выживают.

В этот момент один из бродяг нашел что-то съестное, поделился с товарищем.

Внутренний голос нашептывал женщине, будто из книги, слова от которых невозможно было спрятаться:

— В них больше человеческого, чем во всем обществе, презирающим нищету. Oни делятся единственными крохами, что имеют. А чем культурнее, обеспеченнее человек из общества, тем больше пытается отнять у других, черствеет, превращаясь в паразита. Женщина отреагировала так, как умела — купила в ближайшем киоске три хот-дога, подошла к бродягам и протянула им два. Сама же молча села рядом на землю и стала есть. Бродяги так же без слов стали уплетать горячее лакомство.

— Мы идем в ночлежку, если хочешь, пойдем с нами. — предложил один из нищих. Настя кивнула и пошла следом за бродягами. Эту ночь Настя провела на старом матрасе в окружении таких же несчастных, что и она. Женщина видела, что тот, кто следил за ней, остался ждать на улице.

— Пусть, — думала она, — пусть следят, пусть поймают, все равно. Я устала от чего-то бежать, что-то искать в своей жизни. Лучше уж жить одним днем, думать о том, как заработать на кусок хлеба. Этот грязный мир вокруг соответствует тому, что внутри меня, так нечего пытаться что-то менять.

Вскоре она убедилась в том, что здесь тоже есть свое начальство. Правда никто этих людей не назначал, они сами себя назначили, пользуюсь правом силы и наглости. Едва уставшая женщина закрыла отяжелевшие веки, как ее растормошили.

— Слышь, вставай, новенькая, разговор есть, отойдем в уголок. Анастасию почему-то безропотно подчинилась, даже не понимая — страх это или равнодушие к тому, что с ней могут сделать. Женщину отвели в дальний угол за колонну. Сколько их было? Пятеро, шестеро, семеро? Несчастная сбилась со счета. Лица всех цветов мелькали над ней, как птицы в бурю над тонущим кораблем. Ей было все равно, только противно и еще мокро. Мерзкая клейкая жидкость чуть ли не коркой вскоре застыла внизу живота. Хотелось броситься в пропасть, но пропасти не было. Один из насильников подошел опять и, проявив вежливость, помог найти свободное место для сна, растолкав несколько вшивых бродяжек, как истинный кавалер. Но он, следуя воровской привычке, не преминул незаметно вытащить из бюстгальтера обесчещенной клочок ткани, в котором были кровавые деньги — память от Сэма. Через некоторое время, видимо что-то хорошее проснулось в этой загубленной душе и он подошел к лежащей с открытыми глазами Aнастасии, и сунул ей молча в руку двадцать долларов.

— Спасибо, добрая душа, — произнесла опозоренная и ограбленная женщина, понимая что ее недавний насильник и грабитель испытал что-то в виде приступа совести.

— Я ничего, бери, пригодится…шит…бай. Потом он молча протянул ей недопитую банку пепси. Женщина тут же выпила все до дна.

* * *

Утром бродяги сами подошли к ней.

— Привет, как тебе здесь? — спросил один из них.

— Шикарно, лучше не придумаешь, — съязвила Настя, внимательно всматриваясь в лица "благодетелей" и пытаясь распознать, не было ли их среди ночных изуверов. "А впрочем, какая разница, даже если они участвовали, давно забыли об этом".

— Я — Айзек, — представился бомж, — а это, — кивнул он в сторону второго, — Тим.

— Айзек, Тим, — мямлила Настя, но свое имя называть не спешила.

— А тебя как называть-то?

— Не помню, — пожала плечами Настя, — все равно.

— Тогда будем звать тебя Милашка, — попытался сделать комплимент Айзек.

— Милашка? — прыснула от смеха уже пришедшая в себя от ночного кошмара Настя, — ладно, пускай будет так.

— Чем занимаешься, милашка? — спросил Тим.

— Ничем, а вы?

— Собираемся на площадь, деньжат подзаработать.

— Это как же?