— Значит, это был не сон?

— Какой сон! Эта двуногая тварь мне лошадь изувечила! Убила! Как даст в лоб дубиной — у той аж череп треснул сразу. Но я еще меч успел достать, заколол ее враз. А потом и вторую. Самкой оказалась.

— Они стонали? Когда ты их убивал, они стонали, кричали, рычали? — открыл глаза ведун. — Звук был?

— Вроде как нет, друже… — растерялся купец. — Не помню.

— Сволочь… Какая хитрая сволочь! — простонал Олег. — Ладно, морок сделать похожим… Но замаскировать под морок живое чудовище… Нет, друже, я убью его сам… Сам… Я давно лежу?

— Да с полдня будет, господин. Мы уж костер успели сделать, я рыбы в глине запекла. Тут ее много, прямо под ногами. Глины. Поешь, господин.

— Уйдет ведь! — Олег попытался встать, но от резкой боли в груди тут же откинулся назад. — Не могу… Любовод, может, в седло меня подымешь?

— Лежи, друже, лежи, — замахал руками купец. — Не уйдет от нас беглец аркаимовский. Нельзя тебе сегодня в поход, не увечься. Спасибо скажи, жив остался. Повезло, доспех надет, не дал ребра переломать. Отлежись, ночь поспи. А завтра, коли легче будет, придумаем, как нагнать хитреца нашего. А рыбу тебе полонянка почистит, руками не маши. Оклематься тебе надобно, хотя бы день отлежаться.

— Добился, стало быть, своего Раджаф. Ушел сегодня от погони, задержал нас на день, который еще нагонять придется. Не один переход нагонять!

— Ты пока не беспокойся, друже, — вскинул ладони новгородец. — Все едино теперича ничего не поменять. Забудь покуда. А ты отварчику ему дай. Горячее — оно завсегда на пользу. Особливо зимой.

Новгородец оказался прав: хотя, как казалось Олегу, грудь его болела по-прежнему, хотя каждый вдох давался с трудом, а движения рук тут же отдавались резью в плечах и грудине — но он все же смог встать, пусть и с посторонней помощью. Друг и рабыня осторожно сняли с него доспех, избавив от добрых двух пудов лишнего веса, потом придержали стремя и подтолкнули, когда он садился в седло. Рывок, короткая резкая боль — и он наверху.

— Только, чур, сегодня я больше не слезаю, — предупредил он, подбирая поводья. — И рысью не скакать! Только шагом или галопом.

И все же боги оставались на стороне преследователей. Раджаф смог задержать их почти на полный день, к тому же из-за состояния ведуна они двигались куда медленнее, чем раньше — но погода была неизменно солнечной и безветренной, а потому оставленные хоть час, хоть день, хоть два дня назад следы оставались четкими, будто свежие отпечатки.

По ущелью беглец двигался до тех пор, пока горы не разошлись, открыв перед ним долину, там опять повернул, перемахнул один перевал за другим, выбрал узкий петляющий ручеек и помчался по нему во весь опор — на льду не нужно бояться, что копыто провалится в трещину между корнями или валунами, что вывернувшийся камушек заставит скакуна охрометь. Лед ровный всегда — гони себе и гони.

Путники могли бы выигрывать в этой гонке у Раджафа по два-три часа в день — ведь у них были заводные кони. Но боль, которую испытывал Олег при каждом спешивании и подъеме в седло, не дала воспользоваться этим преимуществом. Хуже того, они даже потихоньку отставали. Двигаясь попеременно то галопом, то широким шагом, никак нельзя сравниться с банальной походной рысью.

— Ничего, это не навсегда, — пообещал Середин. — Еще пару дней, и мы свое возьмем.

Ручей же с каждым пройденным километром все больше проявлял амбиции реки. Уже к концу первого дня пути по нему можно было скакать бок о бок двум всадникам. К концу второго — всадникам и идущим с ними пяти лошадям тесниться не приходилось вовсе. Местность вокруг тоже изменилась. Горы как таковые — скалы, пики, ущелья — остались далеко позади. Земля сгладилась, возвышенности стали длинными, широкими и пологими, по берегам реки тянулась натуральная равнина — назвать долиной такой простор, когда пригорки различимы лишь где-то далеко у горизонта, язык не поворачивался.

Река, правда, капризничала, петляла, выискивая места, где можно просочиться еще ровнее, а на третий день вдруг повернула свое течение с северо-восточного на почти южное направление. Впрочем, решимости этой хватило всего на полтора дня, после чего река устремилась на восток, а потом все больше стала отклоняться обратно к северу. За два дня направление русла окончательно взяло на север — и река прекратила свое существование, влившись в более широкую, но текущую на восток. Впрочем, через день и эта река слилась с еще более крупной.

— Однако, — покачал головой Любовод, когда они, держась вдоль берега новой речки, вместе с ней повернули на север. — А ведь она с Итиль шириною будет. С Волгу то есть. У Итиля она все же просторнее.

— Лиха беда начало, — пробормотал Олег, пытаясь сообразить, куда они попали после всех петляний. Уральский хребет явно остался где-то позади. За Уралом из крупных рек он помнил Обь, Иртыш, Тобол. Причем к низовьям любой из этих рек они еще явно не добрались. — Лиха беда начало, Любовод. Это ведь еще малые протоки. Сами реки впереди будут.

И ведун решительно пустил коня рысью. Седло стало резко поддавать его снизу при каждом шаге, ноющая боль в груди возобновилась — но ее уже вполне можно было терпеть. Значит, с этой минуты расстояние между ними и беглецом снова начало быстро сокращаться.

Стоянки Раджафа попадались им на пути со вполне понятной регулярностью — каждый день, вскоре после полудня. И выглядели они тоже совершенно одинаково: кострище на широкой прибрежной поляне, разрытый снег, следы от тела в глубоком сугробе. Заметили еще один признак скорого успеха погони: свергнутый правитель кормил скакуна травой из-под снега. Не самое лучшее питание, на таком конь долго и быстро не проходит. Разумеется, путники тоже подкармливали лошадей травой, но не для сытости, а для улучшения пищеварения — на одном зерне у коней боли желудочные случаются, околеть даже могут скакуны. Но в сумках еще хватало и овса, и ячменя, так что сил у их четвероногих имелось куда больше.

Переход на широкую походную рысь да переседлывание три раза в день на заводных тут же дали результат. На следующий день путники нашли стоянку Раджафа на два часа раньше, потом — уже через четыре часа после выхода с лагеря. Ближе к вечеру река, столь восхитившая Любовода своей полноводностью, слилась с другой, втрое более могучей, заставив бывалого путешественника нахмуриться от неожиданности. Наверное, купец полагал, что земли и реки, где он родился и вырос, — самые богатые, полноводные и красивые в мире. Теперь становилось понятно, что красивые — может быть, но вот насчет самых богатых и полноводных…

Поутру стоянка Раджафа встретилась уже спустя полтора часа после выхода в путь. Кострище успело остыть, а поднявшаяся поземка — частично замести следы лагеря, но все равно сложилось впечатление, что, поднимись они раньше — и беглец был бы у них в руках.

— Вечером нужно пройти подальше, — предложил Середин. — Может, возьмем его у костра, тепленьким. Тебе повезло, друг, вязать Раджафа станешь ты. Я пока еще не боец.