— Она должна быть здесь с минуты на минуту, — ответила Кейт.

Дэлглиш прекрасно понимал, что post mortem[70]проведут независимо от того, сможет он приехать в морг или нет, но он, разумеется, там обязательно будет. Уордл на этот раз с необычайной охотой шел на сотрудничество. Однако Адаму пришлось напомнить себе, что, когда доходит до дела, Уордл именно так и поступает.

С первого взгляда на миссис Демери Дэлглиш понял, что с ней никаких трудностей не будет: ему уже не раз приходилось иметь дело с подобными ей свидетельницами. Он по собственному опыту знал, что у таких вот миссис Демери вовсе нет предубеждений против полицейских, которые, по их мнению, всегда на их стороне и вообще добры и полезны. В то же время эти женщины не видят причин выказывать полиции неумеренное почтение или считать, что полицейские более рассудительны и разумны, чем это обычно свойственно остальным представителям мужского пола. Эти женщины, несомненно, могут солгать с такой же легкостью, как и другие свидетели, когда надо защитить себя или своих, но так как они в принципе честны и не обременены богатым воображением, предпочитают говорить правду — ведь в целом говорить правду не так беспокойно, а раз уж она сказана, можно не мучить свою совесть раздумьями о собственных побудительных мотивах или о намерениях других людей. Они неколебимы в своих показаниях и упрямо стоят на своем, а на перекрестных допросах порой полны презрения. Дэлглиш подозревал, что эти женщины находят мужчин ужасно смешными, особенно тех, что одеты в мантии и парики и с важным видом вещают что-то надменными голосами поверх голов всех остальных людей; а уж сами они не собираются выслушивать назидания и не позволят, чтобы их запугивали или унижали эти неприятные существа.

И вот теперь перед Дэлглишем сидела представительница этой замечательной породы и смотрела на него откровенно оценивающим взглядом блестящих, умных глаз. Ее волосы яркого золотисто-оранжевого цвета, очевидно, совсем недавно покрашенные, были уложены в высокую прическу в стиле старых эдвардианских фотографий: поднятые сзади и у висков и туго заколотые на макушке, они пышной завитой челкой спускались низко на лоб. Остроносая, с ярко блестящими, чуть выпуклыми темными глазами, миссис Демери показалась Дэлглишу похожей на умного экзотического пуделька.

Не дожидаясь, пока он начнет разговор, она сказала:

— А я ведь вашего папашу знала, мистер Дэлглиш.

— Что вы говорите! Когда это, миссис Демери? Во время войны?

— Ага, точно. Мы с братом — у меня брат есть, близнец — были в вашу деревню вакуированы. Помните Картеровых близняшек? Ой, ну конечно, откуда вам помнить! У вашего папаши вас тогда еще и в задумке не было. Ну, он был очень даже приятный джентльмен. Мы-то не в доме священника были размещенные, у вас тогда матери-одиночки жили. А нас в коттедж к мисс Пилгрим вселили. Ох, Господи, мистер Дэлглиш, ну и ужасное место эта ваша деревня! Не знаю, как вы там жить-то могли, когда еще мальчишечкой были. Отвратила меня от сельской жизни до конца дней, вот что ваша деревня со мной сделала. Грязь, дождь и эта вонища со скотного двора! А уж про скуку и говорить нечего!

— Да, наверное, городским детям там трудно было себе занятие найти.

— Ну, я бы так не сказала, занятий как раз хватало. Только начни чего делать, в такую беду попадешь, что жизнь не мила станет.

— Вроде запруды на деревенском ручье?

— Так вы об этом слыхали? А как нам было знать, что вода зальет кухню этой миссис Пиггот и кошку ее старую потопит? Представить только, что вы об этом узнали, а? — На лице миссис Демери отразилось глубочайшее удовлетворение.

— Вы с братом стали частью деревенского фольклора, миссис Демери.

— Да вы что?! Это приятно. А помните поросят мистера Стюарта?

— Мистер Стюарт помнит. Ему уже далеко за восемьдесят, но ведь бывают события, которые навсегда отпечатываются в памяти.

— Ну, скажу я вам, это должны были быть настоящие скачки. Мы этих задохликов выстроили в ряд… Ну, более-менее. А они возьми да разбежись по всей деревне. А больше всего — по нориджской дороге. А вообще-то, ох ты Господи, ужасное место эта ваша деревня! А тишина-то! Мы по ночам лежали и все к ней прислушивались, к тишине этой. Все равно как мы умерли уже. А темнота! Я и не знала, что такая темнота бывает. Как смоль черная. Будто на тебя толстое черное шерстяное одеяло положили и давят, пока не задохнешься. Мы с Билли просто выдержать этого не могли. У нас никогда ночных кошмаров не было, пока нас не вакуировали. Мама когда нас навестить приезжала, так мы ревели не переставая. До сих пор помню эти ее приезды, как она тянет нас за руки по этой улице гадкой, а мы с Билли плачем и ноем, чтобы она нас домой забрала. Жаловались, что мисс Пилгрим нам есть не дает и только и делает, что гоняется за нами с тапкой в руке. Про еду — это правда была. Мы никогда приличного куска во рту не имели за все время, что у нее жили. Ну, в конце концов мама нас домой забрала, чтоб ей самой спокойней было. И нам тогда хорошо было. Мы очень интересно время проводили, особенно когда бомбежки начались. У нас в садике бомбоубежище Андерсона[71]стояло, так мы все там очень уютно сидели — с мамой, бабушкой, тетей Эдди и с миссис Пауэлл из сорок второго номера, когда ее разбомбили.

— А разве в бомбоубежище не было темно? — спросил Дэлглиш.

— Так у нас же фонарики были, а как же? А когда налеты шли где-то подальше, мы выходили и смотрели, как прожекторы работают. Ох и красиво же они в небе перекрещивались — все небо, бывало, исчертят. А уж шума-то, шума — и говорить нечего. Зенитки эти — будто огромный лист железа рифленого кто-то рвет. Ну, мама всегда говорила: если даешь своим детям счастливое детство, жизнь им уже ничего особо плохого потом сделать не сможет.

Дэлглиш понимал, что спорить с этим жизнерадостным взглядом на воспитание детей не только бесполезно, но и непродуктивно. Он собрался было тактично предположить, что пора бы и к делу перейти, но миссис Демери его опередила.

— Ну, хватит уж старые добрые дни вспоминать, — сказала она. — Вы же меня про это убийство спросить хотите.

— Вы так это расцениваете, миссис Демери?

— А как же еще? Не сам же он эту змею себе вокруг шеи замотал! Его задушили, верно ведь?

— Мы не узнаем, как он умер, пока не получим результатов посмертного вскрытия.

— Ну, на мой взгляд, он выглядел так, будто его задушили. Лицо все розовое, и змеиная голова в рот заткнута. И я вам вот что скажу — никогда не видала, чтоб труп выглядел таким здоровым! Он лучше выглядел, чем в жизни, а он ведь очень собой хорош был, живой-то. Красивый был, тут уж ни отнять, ни прибавить. Я всегда думала, что он на молодого Грегори Пека немножко походит.