Георг Шульц непостижимым образом сумел разом запихнуть себе в рот целый ломоть хлеба. У него раздулись щеки, и он стал похож на змею, пытающуюся заглотнуть жирную жабу. Колхозники посмеивались и подталкивали друг друга плечом.

— Это не самый лучший способ наесться, — сказал ему Егер. — Смотри, я успел съесть почти оба своих ломтя, а ты все еще возишься с первым.

— Я был слишком голоден, чтобы ждать, — кое-как ответил Шульц, рот которого все еще оставался набитым.

Пожилая женщина ушла, затем снова вернулась и принесла молоко в деревянных долбленых кружках. Молоко оказалось парным: кружка Егера была теплой. Толстый слой сливок великолепно дополнял грубоватый вкус хлеба.

Из вежливости Егер отказался принять добавку, хотя мог бы съесть, наверное, двадцать таких ломтей хлеба. Он выпил молоко, обтер рукавом рот и задал председателю самый животрепещущий, как ему думалось, вопрос.

— Eidechsen? — Егер был вынужден назвать ящеров немецким словом, ибо не знал, как их называют по-русски. Он махнул рукой в сторону горизонта, показывая, что хочет узнать, где находятся эти чудища.

Колхозники не понимали. Тогда Егер стал изображать этих маленьких тварей — насколько мог, воспроизвел характерный визг их самолетов. Глаза председателя колхоза вспыхнули.

— А-а, ящеры… — сказал он.

Колхозники, стоявшие вокруг председателя, обменялись возгласами. Егер запомнил это слово: он предчувствовал, что оно еще понадобится ему.

Председатель показал на юг, однако Егер и так знал, что ящеры находятся в том направлении: они с Шульцем сами пришли с юга. Потом председатель показал на восток, но стал как бы отпихивать что-то руками, будто хотел сказать, что те ящеры не слишком близко. Егер кивнул. Но затем председатель колхоза махнул и в западном направлении.

Егер поглядел на Георга Шульца. Стрелок тоже смотрел на своего командира. Егер подозревал, что вид у них обоих самый жалкий. Если ящеры находятся в том направлении, скорее всего от войск вермахта мало что осталось.

Председатель колхоза сообщил им еще одну плохую новость:

— Берлин капут. Ящеры…

Энергичными движениями рук он продемонстрировал, что город был уничтожен одним чудовищным взрывом.

Шульц застонал, словно его ударили в живот. Егер лишь нахмурился и постарался скрыть, что творится в его душе.

— Может, они врут, — хрипло сказал Шульц. — Может, наслушались своего чертового русского радио.

— Возможно.

Но чем больше Егер всматривался в колхозников, тем меньше верил предположению Шульца. Если бы они злорадствовали, видя, как восприняли немцы эту новость, у Егера было бы больше оснований не верить им и считать, что их с Шульцем пытаются одурачить. Однако лишь немногие русские радовались его понурому виду (хотя такое отношение было совершенно естественным, если учесть, что их страны в течение года вели жестокую, смертельную схватку). Большинство колхозников смотрели на немцев сочувственными глазами, и их лица оставались серьезными. Это убеждало Егера, что они не врут.

— Ничего, товарищ! — сказал один из них. Егер знал это слово. Оно означало: «Ничего здесь не поделаешь, ничем не поможешь, надо смириться». Действительно, то было очень русское слово: русским и в прошлом, и сейчас постоянно приходилось смиряться. Но Егер был другого мнения.

— Берлин — да, ящеры — капут! — Он топнул, с силой вдавив каблук в землю.

Некоторые русские захлопали в ладоши, восхищаясь его решимостью. Другие поглядели на него как на сумасшедшего. «Наверное, я тронулся», — подумал Егер. Он не представлял, что кто-то может нанести такой урон Германии, как нанесли ящеры. Польша, Франция, Нидерланды были опрокинуты вермахтом, словно кегли на площадке. Англия продолжала сражаться, но немцы отрезали ее от Европы. И хотя Советский Союз еще не был побежден, Егер не сомневался, что к концу года это непременно произошло бы. Сражение к югу от Харькова показало, что Иваны мало чему научились, сколько бы сил они туда ни стянули. Однако ящеры были неуязвимы. Они не были хорошими солдатами, но при их превосходной технике этого и не требовалось. Егер понял это на собственном опыте, дорого заплатив за него.

С севера в небе послышался гул самолета. Егер дернул головой. Сейчас любой звук в небе приносил беспокойство.

— Не стоит волноваться, герр майор! — успокоил Шульц. — Это всего-навсего одна из летающих «швейных машин» Иванов. — Стрелок провел рукой по рыжеватым усам. — Хотя, конечно, сегодня мы нигде не можем чувствовать себя в безопасности.

Самолет пронесся над колхозом на высоте каких-нибудь двухсот метров. Небольшой двигатель по звуку действительно напоминал стучащую вхолостую швейную машину.

Заложив вираж, самолет описал круг и вновь пронесся над головами людей, собравшихся возле двух немцев. На этот раз он пролетел ниже. Несколько колхозников помахали летчику, который был хорошо виден в открытой кабине.

Самолет сделал новый вираж, к северу от колхоза. Когда он приблизился опять, стало ясно, что он идет на посадку. Под колесами, коснувшимися земли, взметнулась пыль. Подпрыгивая, самолет покатился, замедляя ход, пока не встал.

— Даже не знаю, что и думать, герр майор, — сказал Шульц. — Местные русские — это одно, а самолет — это уже военно-воздушные силы красных. Нам вряд ли стоит иметь дело с большевистскими властями.

— Естественно, но с тех пор, как здесь появились ящеры, все полетело к чертям, — ответил Егер. — К тому же разве у нас есть выбор?

Летчик тем временем вылезал из кабины, поставив ногу на скобу, что находилась на боку пыльного фюзеляжа. Да и летчик ли это? Из-под шлема выбивалась прядь светлых волос, щеки под летными очками (теперь сдвинутыми к самому верху шлема) никогда не знали бритвы да и не нуждались в ней. Даже мешковатый летный костюм не мог скрыть явно женскую фигуру.

Шульц заметил это одновременно с Егером. У стрелка дернулась челюсть, словно он намеревался сплюнуть, но у него хватило сообразительности вспомнить, где он находится, и хорошенько подумать. И потому все свое презрение он вложил в слова:

— Одна из их чертовых летающих ведьм, герр майор!

— Вижу.

Летчица направлялась к ним. Егер изо всех сил старался выказывать полное хладнокровие.

— Кстати, довольно хорошенькая, — добавил он.

* * *

Людмила Горбунова парила над степью, высматривая ящеров или что-либо иное, достойное внимания. Но что бы она ни обнаружила, ей не удастся сообщить об этом на базу, если, конечно, сведения не окажутся такой чрезвычайной важности, что их передача окажется более ценной, чем ее возвращение назад. Самолеты, которые отваживались в полете пользоваться рацией, практически всегда погибали.

Она находилась уже достаточно далеко к югу. Когда заметила толпу людей, собравшихся вместе, что само по себе в это время дня было необычным, и тут девушка поймала лучик света, отразившегося от двух защитных касок черновато-серого цвета.