Но в Самаре мне загоститься не дали. Вечером того же дня нам на Панскую принесли телеграмму. Мы как раз ужинали: я, мой брат и Степан. Не все у него ловко выходило, но я его трапезничать к Прохору не пустил. Горбунов мне был не слуга – помощник, товарищ, а подчас и правая рука.

– От кого телеграмма? – спросил Иван.

Я недоуменно покачал головой:

– От майора Жабникова.

– Чего пишет этот сыскарь? – спросил мой брат.

Я отложил телеграфную ленту, опрокинул рюмку водки, зацепил вилкой прозрачный срез осетрового балыка, задумался.

– Пишет, что секретаря губернатора города Семиярска задушили в собственном доме, и ниточка может привести нас к нужным людям.

– Это к каким таким нужным людям? – не удержался и спросил Горбунов.

– А вот этого господин майор не сообщил. Цену набивает! Написал, при личной встрече.

– И когда едете? – поинтересовался мой брат.

– А вот сейчас выпьем водки, отужинаем и поедем.

– Да неужто?! – не выдержал стоявший в дверях Прохор. – На ночь-то глядя? Да в пургу? В своем ли вы уме, Петр Ильич? – возмутился старик. – Иван Ильич, вы хоть ему скажите! Брат он вам или дядька из Костромы?

– Ему скажешь! – разливая водку, кивнул мой брат на меня: – Он – старший! Да к тому же сыщик.

– За иными старшими глаз да глаз нужен, – посетовал наш слуга. – Знавал я одну семью, Никодимовых, младший – токарь, а старший – запойный.

– Даже слушать этого не хочу! – теперь уже возмутился я.

Степан не смог скрыть улыбки. Прохор отмахнулся:

– Сейчас хоть самовар принесу! – он потопал на кухню. – Чаю попьете как следует. На дорожку! Старший…

– Так необходимо ехать именно сегодня? – спросил Иван, поднимая рюмку.

– Когда на рыбалке клюет не переставая, разве бросишь удочку и пойдешь семечки грызть?

– Все ясно, – кивнул Иван.

Телеграмма от майора Жабникова, настигшая меня в Самаре, заставила бросить все, сесть на поезд и устремиться в Семиярск. Уже в полночь наш поезд отошел от станции и, медленно набирая скорость, полетел на северо-восток.

– Ну-с, Семен Семенович, я весь внимание, – утром следующего дня требовательно сказал я, сидя напротив майора местного сыска.

Прямо с вокзала мы поспешили в полицейское управление, по которому сейчас в заляпанных фартуках бродили маляры, забеливая залатанные строителями бреши после взрыва.

– Этот Треглядов, Никанор, секретарь губернатора Барбарыкина, по всему был нечист на руку. Я же вам говорил, что у Кабанина всюду глаза и уши. Вот этот Треглядов и приглядывал за своим высоким начальником, благо, документики все через него проходили, и докладывал на сторону.

– Неужто и такое могло быть?

– Еще как могло! А почему нет? – удивился Жабников. – За царями шпионят и за границу докладывают, а тут – губернатор!

– Так то немецкая и английская разведки! За ними традиция!

– И Дармидонту Михайловичу палец в рот не клади. Начисто откусит!

– Вот и удивляюсь такому факту, Семен Семенович. Так как вычислили связь этого секретаря с Кабаниным?

– У Треглядова на счету в банке оказалось слишком много денег. Полмиллиона!

– Ого! – воскликнул я.

– Вот вам и ого. А тут и шепнули нам доброхоты, что не просто так эти денежки появились на счету у секретаря. Под полом у Треглядова мы нашли письмо Кабанина, его долговую расписку. Гарантийное письмо! Не уничтожил его Треглядов, хранил. Барбарыкин сейчас рвет и мечет! Во всех видит предателей. От него чиновники шарахаются, как от Зевса-громовержца. Но о секретаре-доносчике не знали ни Нытин, ни другие купленные Дармидонтом Кабаниным чиновники. Тайный агент! Его нашли в петле в своей квартире, да только соседи по доходному дому видели, как прежде у подъезда остановился экипаж. Приезжали двое. Один с бородкой, на чиновника похож, другой с окладистой бородой, чистый извозчик. Оба вошли в подъезд. Консьержу сказали: повестка из суда. Второй хромал…

Я даже хлопнул ладонью по столу:

– Пузанько и Штрило?!

– Они самые, – кивнул Жабников. – Борцы за народное счастье. Один Пузанько бы не справился с секретарем, тут извозчик понадобился! И судили они его по-своему, и приговорили. Чтобы лишнего не сболтнул. Но это еще не все. Мы тут после откровений Быка Мироныча все архивы перевернули, искали ниточки, ведущие к двум революционерам. Сотни проходимцев пришлось сопоставить! И нашли их, – Жабников придвинул к себе папку, развязал тесемки, открыл и повернул и подвинул ко мне. – За день до смерти Треглядова нашли, можете себе представить? – Я уже смотрел на две арестантские физиономии, на их биографии. – Убийства, каторга, снова убийства, и снова каторга. Штрило – просто бандит с большой дороги, хромой от рождения, а Пузанько, – его настоящая фамилия Сукин, можете себе представить? – идейный бандит, как и все революционеры. И вот у этого самого бандита под Семиярском, в Щуковке, имеется матушка, которую он время от времени навещает.

– Так что, Семен Семенович, караулите подлеца?

– Караулим. Соседка Зинаиды Матвеевны Сукиной – Пелагея Митина – сказала, что, странное дело, у ее соседки в спаленке то красные задергушки, а то синие. Спросила, та говорит – стираю, мол. Да неспроста они меняются, вот в чем дело.

– Опознавательный знак?

– Верно, – кивнул Жабников. – Когда красные задергушки – сразу гости. День-два – и приезжают.

– Красные, стало быть, что-то нужно Сукиной? Знак тревоги, что ли?

– Именно. Гость стучит – хозяйка мигает три раза керосинкой.

– Ух ты!

– Конспирация, Петр Ильич!

– А приезжает сынок?

– А кто же еще? Или его товарищ, хромый.

– Как хорошо! – я даже головой покачал. – Все как по нотам! Вся эта революционно-бандитская симфония!

Довольный, Жабников улыбался.

– Мы нагрянули к ней и вывесили красные задергушки, и теперь ждем. И у соседки двух человек оставили.

– А сама Сукина?

– В подполе сидит. Проклинает нас.

– Ну, это понятно.

– Едете с нами? Прямо сейчас?

– Упустить такой аттракцион? – откликнулся я. – Еще спрашиваете! Лечу, господин майор! На сегодняшний день это ведь одна-единственная зацепка!

На третью ночь после того, как мы засели в доме Зинаиды Матвеевны Сукиной, в Щуковку пожаловали гости. В засаде томились три сыскаря из полицейского управления Семиярска, а с ними майор Жабников, я и Степан Горбунов. Одного надо было нарядить с женское платье. Сукину мы вывести побоялись. Закричала бы, завопила. Выбрали Тимофеева. Комплекцией он был схож с Зинаидой Сукиной, его мы и нарядили в ее балахон и повязали платок на голову. Майор Жабников смеялся во время подготовки к маскараду, Тимофеев чертыхался, другие сыскари то и дело шутили, например: «Мадам, не соизволите ли вас сопроводить до колодца?» – «Пошли к черту! – отзывался Тимофеев. – Кому расскажете – убью!»