Наступил вечер, и капитан корабля не решился проходить под мостом Сент-Эспри в темноте, поэтому они, как и другие пассажиры, остановились в не слишком привлекательном трактире и там поужинали. «Он был там страшно весел, прилично напился и, пустившись танцевать вокруг стола в своих толстых меховых ботах, выглядел немного гротескно и совсем не красиво», — вспоминала Жорж Санд.

В Авиньоне они сделали остановку и посетили старинную церковь, где Анри вздумалось придраться к старой деревянной крашеной статуе Христа в натуральную величину. «Он терпеть не мог эти отталкивающие подобия, которые так обожаемы жителями Средиземноморья, по его убеждению, за их варварское уродство и циничную наготу. У него было желание наброситься с кулаками на эту статую».

Затем Анри отправился в Геную по суше — и их трио распалось. Совместная часть их путешествия прошла, бесспорно, весело, но в конечном счете Жорж Санд устала и от его речей, и от его эксцентричного поведения: «…Если бы он тоже поехал дальше морем, то я пошла бы пешком через горы».

«Возвращение из отпуска — грустный момент. Я мог бы написать целых три страницы, и даже неплохие, на эту тему. Спрашиваешь себя: „Я так и буду жить и стареть вдали от моей родины?“ Или просто „родины“, как более модно сейчас говорить».

Вернувшись в Италию 8 января 1834 года, Анри Бейль после короткого посещения Флоренции остается прикованным к Риму и Чивитавеккье. Разочарованный любовник более не ищет счастья в женщинах, и перевод итальянских рукописей (он предчувствует их коммерческий успех) занимает все его свободное время. Единственным событием, разнообразившим его житейскую рутину, стало странное убийство какой-то молодой девушки, которое случилось в двух шагах от его дома. Беседовать ему было не с кем, но он продолжал всячески уклоняться от служебных обязанностей, находя прибежище для ума в чтении книг и рукописи «Лейтенанта» Жюли Гольтье.

1 мая 1834 года могло быть наконец отмечено в его жизни белым камешком: «…B Риме я сейчас работаю после долгого безделья. Я пишу „Левена“». Что это был за «Левен» и откуда он взялся у «г-на Стендаля»?

4 мая суровый критик послал Жюли свои замечания по поводу ее рукописи: «Язык, на мой вкус, ужасно благородный и возвышенный — я его жестоко исчеркал. Не надо лениться переделывать: ведь, в сущности, Вы пишете только для того, чтобы писать, для Вас это лишь развлечение. Но как переслать Вам рукопись? Нужна оказия. Где ее взять? Буду искать». Несмотря на все недостатки этой рукописи, «Лейтенант» явно подогрел его воображение — до того, что он даже записал в своем «Журнале»: «Первая мысль — не посылать его вообще мадам Жюли, но самому сделать из него опус. Иначе подобный роман, имея автором эту даму, сразу попадет в раздел „невостребованное“ в литературных кабинетах для горничных». Подталкиваемый внезапной жаждой писательства, Анри вновь стал каждый день садиться за работу. Он действительно не отослал рукопись заинтересованному лицу и теперь перерабатывает ее в собственный роман, позаботившись лишь о том, чтобы придумать главного героя и немного изменить завязку. «Опус» приобретает «стендалевскую» форму и становится «Люсьеном Левеном» — весьма полемичной хроникой первых лет Июльской монархии. Написание его продлится менее года. Этот его роман, самый длинный из всех, формально останется неоконченным. Пока же малоизвестный в Италии литератор Стендаль посвящает ему все свое время.

Это новое занятие поглотило его до такой степени, что, когда начальству вздумалось вернуть его к служебным обязанностям (речь шла о расходах его канцелярии и гонорарах Лизимака Тавернье), — это вывело его из себя. Консул перенес свой гнев на этого подчиненного, которого он, кстати, сам же 26 апреля и предложил к назначению на должность графу Риньи — суровому заместителю герцога де Брогли в министерстве иностранных дел. Он написал Лизимаку Тавернье: «Это опять Вам, месье, я обязан очередным выговором со стороны министра. Вы занимались всем, что касается канцелярии, и делали это плохо. Я не могу доверять Вам даже в самой малости. Я устал от Вашего поведения и был бы счастлив иметь другого сотрудника».

Лизимак Тавернье счел себя несправедливо обиженным за свое усердие и преданность консулу, отличительной чертой которого было самоустранение от дел. Он подал в отставку, но сделал встречный выпад. Дело дошло до маркиза де Латур-Мобура, королевского посла при Святом престоле, и он незамедлительно направил ответ консулу Бейлю: «Доверие, которое он [Лизимак Тавернье] вызвал к себе и которое вряд ли заслужит сразу кто-либо другой, является верной гарантией и Вашего присутствия в Риме. Вы могли бы принять решение оставаться в Чивитавеккье, но надо смотреть правде в глаза: Вы не смогли бы его осуществить». Итак, консул Бейль был предупрежден: этот инцидент не только мог стоить ему отстранения от должности, но он еще и должен продолжать сотрудничать с тем, кто стал его открытым врагом. Отношения между коллегами по-прежнему сводятся к переписке, только на смену доверительности пришло подозрение. Анри понял, что попал в полосу серьезных неприятностей, так как граф де Риньи потребовал от него положить конец своим отлучкам с должностного поста: «Долгие отсутствия г-на Бейля на своем посту и являются бесспорной причиной того беспорядка в делах консульства, который не раз был замечен в моем министерстве, и этому необходимо положить конец…»

Опальный консул понимает, что нарушения служебного распорядка отныне не будут сходить ему с рук, и старается не привлекать к себе внимания начальства, но упорно продолжает трудиться над «Люсьеном Левеном»: «Работаю приступами, без четких мыслей. Я, как предатель, подстерегаю их приход». Правка, переделка, перечитка следуют одна за другой. Иногда Анри позволяет себе передышку — в театре «Валь де Ром» или со своими друзьями-либералами, но испытывает сильную усталость и начинает ощущать груз лет. Он много читает и пишет допоздна при свечах — и его зрение слабеет. Но он по-прежнему придает большое значение стилю: «Я не могу писать: „Он наслаждался этими нежными приливами материнской нежности и советами, столь сладостными для него, потому что они исходили из сердца матери“, как это бывает в вульгарных романах. Я даю сами слова, диалог, и остерегаюсь топить суть дела в разнеживающих фразах». Труженик живет одиноко в своей комнате — он сравнивает ее с ласточкиным гнездом, и его единственное удовольствие — созерцать море из окна. Слишком часто его должностные обязанности вырывают его из живого мира творчества и ввергают в скучный мир служебных дел, но он продолжает писать без оглядки на помехи, и год 1834-й заканчивается его фразой: «Вот это называется решительно плевать на все. О happy state!» (Счастливое состояние! — англ.).

25 января 1835 года консул Анри Бейль получил звание кавалера ордена Почетного легиона — почесть, о которой он неоднократно запрашивал Франсуа Гизо. Но уже 5 февраля граф де Риньи категорически запретил кавалеру ордена и консулу Бейлю любые отлучки без ведома начальства, и это все сильнее раздражает его: «Они достаточно давят на меня в реальной жизни, чтобы еще позволить им портить мне удовольствие писать, когда я занимаю себя этим времяпрепровождением». Неужели он намертво прикован к этому портовому городку? Он знает, что при первой же вылазке его подчиненный сочтет своим долгом донести на него. По счастью, он «основательно укрепился на своем принципе РПНВ (решительно плевать на все)» и потому часто выезжает в Альбано и участвует в раскопках этрусского некрополя — это всего в трех лье от его дома. Наконец опальный консул с облегчением узнал, что герцог де Брогли вновь стал обладателем портфеля министра иностранных дел вместо неблагосклонного к нему де Риньи, но служебные донесения о нем сделали свое дело, и теперь ему стало труднее пренебрегать служебным распорядком, чем это было в прежние времена.