12 апреля Бейль-Стендаль окончил своего «Люсьена Левена» — он полагает, что ему осталось только почистить стиль. В связи с этим он замечает: «За четыре года здесь, в Риме, мне и двух раз не приходилось слышать интересную и непринужденную беседу. Итак, подправить в Париже все диалоги в этой книге. В ней пока дана лишь их основа. Какой салон здесь мог бы заменить мне салон там?»

16 мая он серьезно заболел и дней сорок был прикован к постели лихорадкой, подагрой и камнями в почках; у него отсутствовал аппетит. Унылое существование тяготило его более, чем когда-либо: «Я, конечно, в порядке, но помираю от скуки. Настоящее занятие для такого больного животного, как я, — забиться на чердак и писать там роман, так как я предпочитаю удовольствие писать всякую чушь — удовольствию носить расшитый мундир стоимостью в восемьсот франков. Я езжу в Рим когда захочу, но по официальному предписанию должен постоянно находиться на своем посту. А что делать на этом посту? Я глупею с каждым днем: здесь нет никого, с кем бы я мог обменяться теми летучими репликами, которые служат упражнением для ума. Я опустился до такой степени, что, когда пытаюсь создать на бумаге правдоподобные характеры, впадаю в абсурд. В этой ужасающей мыслительной пустоте, в которой я прозябаю, я могу лишь пережевывать одно и то же». Маленькая комнатка где-нибудь на шестом этаже в Париже и несколько франков, заработанных собственным потом за какой-нибудь роман, кажутся ему теперь наивысшим счастьем.

10 июля под предлогом дурного состояния здоровья и повторяющихся приступов лихорадки тоскующий консул попросил заменить ему пост в Чивитавеккье на соответствующую должность в Испании.

28 июля (в этот день на бульваре Тампль в Париже было совершено покушение на Луи Филиппа, но тому удалось уцелеть) Бейль-Стендаль начал работу над чистовым вариантом рукописи «Люсьена Левена». Поскольку она стала почти нечитаемой из-за множества поправок, а также из-за ухудшившегося почерка, ее нельзя было просто доверить переписчику, и Анри вынужден был ее диктовать. 3 сентября из-за постоянно слабеющего зрения он впервые был вынужден вооружиться очками: «Привет, очки, — прощайте, девочки!» Вообще возраст принес ему с собой много проблем. К тому же 9 сентября во Франции были приняты законы, которые рассматривались 13, 20 и 29 августа, и законом от 29 августа, в частности, запрещалось обсуждение в печати личности короля, правительства и законов. У Бейля-Стендаля не остается надежды: его «Люсьен Левен», слишком обличительный, слишком сатирический, в таких условиях не сможет быть опубликован. 23 сентября он окончательно прекратил сеансы диктовки. Роман был оставлен.

В октябре консул Бейль вновь разрешил себе отлучку и посетил Равенну и Болонью. Карантин на морские перевозки из Франции, Генуи и Ливорно по-прежнему действовал, но сухопутные передвижения не были запрещены. В Равенне полиция также преследовала его по пятам.

21 ноября Анри сообщил Альфонсу Левавассеру о своем желании опубликовать собрание исторических анекдотов, взятых из старинных манускриптов, которые были обнаружены им в Риме в 1833 году. Он предполагал назвать книгу «Короткие римские рассказы». И еще он доверительно поведал издателю: «Я пишу сейчас книгу, которая может оказаться большой глупостью. Это „Моя исповедь“, в стиле Жана Жака Руссо, но только искреннее». Эта книга, к которой он приступил два дня спустя, станет «Жизнью Анри Брюлара». Как и в «Воспоминаниях эготиста», вопросы стиля остаются для него наиважнейшими: «Какое ужасающее количество „я“ и „меня“! Есть от чего впасть в раздражение даже самому доброжелательному читателю. Эти „я“ и „меня“, если прибавить к ним еще и талант, будут в точности как у г-на Шатобриана, этого короля эготистов. Конечно, можно было бы писать от третьего лица: он сделал, он сказал. Но как тогда передать глубокие душевные движения?»

В семи завещаниях, которыми он передал право на эту рукопись разным людям, было четко выражено условие: не публиковать ее ранее его смерти, при этом изменить все женские имена, но не менять мужские.

Не оставляя работу над «Жизнью Анри Брюлара», Анри беспрестанно мечется между Чивитавеккьей и Римом: здесь он опять влюбился, на сей раз — в графиню Чини, которую он обозначает псевдонимом Сандра. Резиденция Чини всегда открыта для него; почти ежедневно он встречается здесь с обществом, которое не лишено для него привлекательности и к тому же охотно расступается перед этим отчаянным поклонником графини. Консульство, куда он возвращается с большой неохотой, для него — как ядро на ноге каторжника. Он страдает от холода зимой, от жары — летом и постоянно болеет. «Быть вынужденным дрожать за сохранение места, на котором подыхаешь от скуки!» Он задавлен этими годами одиночества, которые вынужден проводить «с учеными воронами, которые отвечают вам не иначе как поразмыслив с четверть часа».

15 февраля 1836 года, ссылаясь на повторяющиеся приступы лихорадки, Анри Бейль запрашивает у герцога де Брогли отпуск от шести недель до двух месяцев. Депеша от 12 марта, которой этот отпуск ему был предоставлен, положила конец его исповеди о своей жизни — так что «Жизнь Анри Брюлара» так и не двинется дальше его первой встречи с Миланом. После короткой поездки в Неаполь он передал управление консульством Чивитавеккьи своему помощнику Галлони д’Истриа. 11 мая он отплыл на «Фарамоне» — наконец-то Римские территории остались позади.

Друзья Анри в Париже опасались «этих вспышек свободы, которые могут взорвать ему мозг», как писал Проспер Мериме его родственнику Ромену Коломбу. Они спешно готовят почву, чтобы помочь ему избежать неприятностей. Проспер Мериме, до которого дошли слухи о недовольстве Адольфа Тьера повторяющимися отлучками консула, старается обеспечить ему защиту с помощью Огюста Минье — друга детства Тьера. Он также поручает Ипполиту Ройе-Коллару, члену Медицинской академии, призвать Анри к здравомыслию, если в том возникнет необходимость. Сара Ньютон де Траси, со своей стороны, продолжает воздействовать на Эмиля Дезажа, политического директора в министерстве иностранных дел. Опыт научил их, что, имея дело с бунтарским характером Бейля, лучше принять не одну, а несколько мер предосторожности.

24 мая 1836 года Анри Бейль приехал в Париж — в отпуск всего на несколько недель, а пробыл здесь три года и один месяц. Он был обязан такой длительной отсрочкой отставке Адольфа Тьера, случившейся 12 августа 1836 года. И уж истинным Промыслом Божьим стало для него занятие графом де Моле высоких должностей — как главы Совета, так и в министерстве иностранных дел — с 6 сентября. Затянувшийся отпуск консула Бейля, таким образом, продолжался до 8 марта 1839 года: в этот день Луи Филипп принял отставку графа де Моле. Пока же Анри Бейль нашел в его лице самого надежного своего покровителя и мог теперь смело вести свойственный ему образ жизни: забыться и заняться литературой вдали от докучных консульских обязанностей. Другими словами, он мог снова стать самим собой.

К своим прежним дружеским связям, которые оставались неизменными, он счел нужным прибавить лишь Альфреда де Мюссе и испанскую графиню де Монтихо — ее двух дочерей-подростков Евгению и Паку он совершенно очаровал своими рассказами. Даже многие годы спустя младшая из них, Евгения, став супругой Наполеона III, будет с радостью вспоминать об этом. Анри получает удовольствие от светских вечеров, на которых искусство вести разговор возведено в культ; он охотно обедает в модных кафе и в полной мере наслаждается Итальянским театром. В этой идиллической картине есть лишь один темный штрих: любовь бежит от него, и все его попытки догнать ее пока тщетны. Но зачем тогда жить, если ты не влюблен и нелюбим?