Следующие несколько минут я только и делал, что держал наемника в напряжении ложными движениями и постоянной сменой направления. Угрожал ему то слева, то справа, ускорялся, резко останавливался, намекая на поворот в другую сторону, и тут же продолжал движение в изначальном направлении.

Сначала противник пытался угнаться за мной, потом стал подгадывать атаки под моменты смены направления, но его надеждам на то, что я собьюсь с шага или запутаюсь в собственных ногах, не суждено было сбыться. Чуть не каждая его атака заканчивалась моим рипостом – мгновенным ответом, и преимущество в таком обмене любезностями оставалось на моей стороне. Все, чего удалось добиться де Монтегю, – это царапина на предплечье неубранной вовремя левой руки. Я же трижды ударил его по запястью вооруженной руки – он не подал виду, но это должно было быть больно даже сквозь раструб перчатки. Кроме того, свежая царапина красовалась у капитана на левой щеке, и легкий укол был нанесен в правое бедро. Все это были мелочи, но сколько раз я видел, как такие мелочи складывались в одну большую победу.

Однако помощник де Бернье тоже не терял голову: сообразив, что в таком бою ему не удастся добиться преимущества, он сократил до минимума всякие амплитудные движения, сосредоточившись на подкарауливании моих ошибок. Что ж, логично. Только я все равно не дам тебе экономить силы, стоя на месте. Будешь крутиться у меня волчком! Кстати, а что там у других участников дуэли?

При помощи нехитрых маневров заставив де Монтегю повернуться спиной к той части двора, где происходили поединки наших товарищей по оружию, я обнаружил, что дело идет к нашей общей победе. Д’Умбро уже был повержен блондином, упорно не расстающимся со своей шляпой, а де Лавиталь хоть и стоял еще на ногах, но делал это, с трудом опираясь на раненую ногу и зажимая рукой рану в левом боку. Однако признавать свое поражение он не желал, хотя сеньор в черном камзоле, кажется, мог в любой момент прикончить своего оппонента, просто не стремился к этому.

Между тем я продолжал свои попытки подступиться к капитану с разных сторон, однако то, что он стал реже выходить в атаку, усложнило мою задачу. Чтобы держать его в напряжении, теперь нужно было постоянно атаковать, но, поскольку длина руки не позволяла мне безнаказанно дотягиваться до вражеского тела, приходилось рисковать, сокращая дистанцию. А проделывать это с таким противником, как де Монтегю, было крайне опасно. Три свежих пореза у меня на предплечье и груди служили тому прекрасным свидетельством. Правда, я тоже в долгу не остался, зацепив ему плечо и ключицу, но все это были именно что небольшие порезы. Пора было уже решать исход боя, тем более что двигался капитан уже не так резво, как того требовала ситуация.

Финтом заставив де Монтегю взять оружие на себя, я быстро сократил дистанцию и атаковал колющим ударом в голову. Противник спокойно парировал и тут же контратаковал, спеша воспользоваться мгновением ближнего боя, но я на отходе поймал острие его шпаги на сильную часть клинка, отвел влево и, мгновенно распрямив руку, в полувыпаде нанес укол в правую часть груди.

Туше! Я отскочил назад, вытянув вслед за собой шпагу. Я всегда так делаю, потому что когда-то на моих глазах один дуэлянт проткнул насквозь другого и, не потрудившись выдернуть клинок из тела побежденного, принялся раскланиваться восторженным зрителям. А его противник, прямо с чужой шпагой в теле, сделал три шага вперед да и вонзил шпагу в спину рано начавшего праздновать бойца, после чего скончался прямо на трупе своего победителя. Так что я с тех пор зарубил себе на носу: убедись, что противник действительно не представляет для тебя угрозы, и лишь потом расслабляйся.

Словно в подтверждение моих мыслей, де Монтегю, зажимая рану левой рукой, сделал шаг в моем направлении, не спуская с меня ненавидящего взгляда, но тут ноги его подкосились, и он ничком рухнул на землю.

– Лекаря! Лекаря! – тут же раздались вокруг крики зрителей, несколько человек бросились к лежащему капитану.

– Разойдитесь! Не мешайте!

Невысокий седой мужчина направился от де Лавиталя, сидящего на кем-то любезно принесенном полене, к моему противнику. Оказалось, что лекаря вызвали загодя, и он успел прибыть как раз к моменту, когда де Лавиталь наконец признал свое поражение. Поскольку раны последнего не шли ни в какое сравнение с состоянием капитана, лекарь поспешил переключить свое внимание на более тяжелого пациента. Судя же по накрытому плащом телу д’Умбро, ему помощь уже не требовалась.

Я неспешно двинулся искать свой камзол. Кровь еще кипела в моих венах, сердце бешено стучало в груди, а руки и ноги все еще были готовы продолжить фехтовальные движения. Нужно было перевести дух, успокоиться и бежать дальше – нельзя оставлять Элену в руках негодяев! Помнится, сеньор Оберон что-то говорил о замке родственника де Монтихо, нужно узнать дорогу к нему. Но едва я успел вдеть руки в рукава камзола, как меня окликнули. Оказалось, что де Монтегю очень желает перекинуться со мной парой слов.

Капитану успели подсунуть под голову сложенный в несколько раз плащ и залили рану каким-то снадобьем, прижав сверху чистой тряпицей. Лекарь суетился с организацией его переноса в помещение, а зевак де Монтегю отогнал властным жестом – даже в таком состоянии он умел заставить уважать себя. В общем, когда я присел рядом с раненым, нам никто не мешал.

– Как ты выжил, Смычок? – прошептал капитан, прикрывая глаза.

– Вы, видимо, бредите, сеньор… – Пусть думает что хочет, раскрытие личности не входило в мои планы.

– Хорошие фехтовальщики друг друга всегда узнают, – усмехнулся он, не открывая глаз. – Рост, телосложение, голос, манера двигаться и, главное, та быстрота, с которой ты определил мои слабые стороны. Притом что до сего дня я о них даже не подозревал. Так как ты провернул это дело со своей казнью?

– Уж поверь, моей заслуги в этом нет, – не стал далее отпираться я, но маску не снял, – сам страху натерпелся, с жизнью уже попрощался, а вышло вон как.

– Де Флоресы вытащили?

– Нет, они ни при чем.

– Ясно. Смычок, письма у тебя?

– Нет, – сказал я абсолютную правду. – А что за ажиотаж с этими письмами?

– Сам бы знать хотел, – де Монтегю судорожно вздохнул и сморщился от боли, – это переписка маркиза де Сальвери. Командор почему-то считает, что эти бумаги вернут ему расположение принца Роберта, да и вообще станут его счастливым билетом в лучшую жизнь. Но в чем там дело, он ни с кем не делился, даже со мной. Столько сил уже на это дело потрачено, столько средств! Зачем ты ввязался в это?

– Вы за эти бумаги друзей моих убили! – сквозь зубы бросил я. – Ладно Мигелито, он хоть за деньги рисковал, но жена его в чем виновата? А сеньориту Элену зачем похитили? Она-то вам что сделала?

– Тут уж так сложилось, – едва слышно ответил де Монтегю.

В этот момент я поймал себя на мысли, что, несмотря ни на что, сейчас сочувствую капитану. Кому-то это может показаться странным, но такой уж я человек: пять минут назад всеми силами старался лишить легионера жизни, а когда это почти удалось, на меня накатила жалость к поверженному.