Предложение князя, раз уж людей у него прибавилось с приходом Шателена, отправить домой часть захваченных на кораблях товаров пришлось не всем по душе. Естественно, сопровождать корабли придется татарам, в частности государь решил отослать Кулчука. А где Кулчук, там и Ахмет. Булата князь думал оставить при себе. Вместе с татарами еще с десяток воинов пойдут. Больше нет. На весла посадить рабов, если в Кафе не сыщется нужного количества, то прикупить невольников в Тане.

Боярыню с дочкой порешили отправить домой. Долго спорили, что с ней делать, раз сразу живота не лишили, то однозначно решили оставить в живых. Но оставлять ее на попечении Савки – не дело. Отпустить на все четыре стороны – нельзя, бабий язык без костей, еще ляпнет лишнее… Ладно, отправим в вотчину, потом с ее мужем разберемся. На крайний случай всегда можно ее сбагрить церковникам – пусть у них голова болит, чай, православная боярыня. Сопровождать ее вызвался Семен.

– На чужой каравай рот не разевай, – хмыкнул воевода, знавший причину Сенькиного рвения.

– А это мысль! – обрадовался Андрей, уже знавший, что парень запал на боярскую дочку. – Ты, Сеня, не тушуйся. Вот вернусь, так сразу сделаю тебя боярином, – пообещал Андрей парню.

– Благодарствую, государь, – Семен поклонился в ноги государю. – Только не достоин я.

– А это, брат не тебе решать, – широко улыбнулся Андрей.

С таинственным письмом появилась ясность. Прохвост припомнил, что в день, указанный в грамоте, собирался отплыть корабль, принадлежащий гражданину кафы Мервальдо Спинола. Нава, грузоподъемностью в тысяча двести модиев[47]. Корабль, нагруженный разными товарами общим весом в шестьсот вегет[48], неожиданно задержал свое отплытие. Неслыханное дело, за каждый день отсрочки полагался приличный штраф, но корабль оставался в порту, дожидаясь таинственных пассажиров.

– С чего ты взял, что он ждет пассажиров? – вопрос государя застал Прохвоста врасплох.

– Так это… все говорят, – смутился Рене.

– Говорят, в Москве кур доят, – буркнул Андрей, раздумывая над словами Прохвоста.

– Рене правду сказал, – поддержал приятеля Себастиан. – В порту об этом судачат даже мальчишки.

– Задержать отплытием навы по силам только нескольким людям. Магистрату в этом нет резона, а папский легат как раз отсутствовал в это время, – продолжал развивать логическую цепочку Прохвост. – Я пошнырял среди хамалов, так они сказывали, что на наву загрузили несколько бочек с болтами и стрелами, а также пики и щиты.

– Что еще они сказали? – встрепенулся воевода.

– Говорят, что легат должен отплыть на корабле, и для того нанял он четыре дюжины баллистариев.

– Постой, – перебил Прохвоста Андрей. – Арбалетчики эти те, что с ним на татар ходили?

– Нет, – покачал головой Прохвост. – Их ему уступили с других кораблей. Среди них шесть нобилей – из патрицианских семей республики.

– Это уже серьезно, – Себастиан кивнул головой в поддержку приятеля.

– Да видали мы этих нобилей, знаешь где? – Прохор не замедлил уточнить, где именно он видел нобилей, что вызвало улыбки на лицах собравшихся на совет ближников.

Лишь воевода воспринял слова Прохвоста всерьез.

– Из каких родов нобили? Сколько лет? – воевода, задавая вопросы, выглядел очень озабоченным.

– Одного зовут Марко. Про него говорят, что он бросил в голову патрона галеи яйцо…

– И что? – все сразу заинтересовались.

– Не попал, – с серьезным видом ответил Прохвост и уточнил: – В голову не попал.

– Не томи, – выдохнул Прохор.

– За что приговорен был к трем месяцам тюрьмы.

– Легко отделался, – выдал заключение Кузьма. – У нас бы башку отрубили за бесчестие, если до княжьего суда дело дошло бы.

– Не дошло бы, – помотал головой Булат. – Наглеца на месте бы зарубили.

– Будет вам лясы точить, – Андрей прервал разгоравшийся спор. – Кто еще?

– Еще один из рода Фрегозо. Лет ему на вид под сорок.

– А Марко?

– Молодой еще. Двадцать два ему. Полтора года служит.

– Служит?

– Ну да. Баллистарии находятся на службе республики.

– Фрегозо… Фрегозо… Где-то я это уже слышал, – пробормотал князь, стараясь вспомнить.

– Кампофрегозо – один из могущественных кланов Генуи, – подсказал Себастиан.

Князь переглянулся с Лукой.

– Знаю только, что он сын Орландо и племянник Томмазо Фрегозо, который был дожем республики.

– За легата, если узнают, с нас спросят по полной, но того хуже будет, если живота лишим отпрысков, – Лука находился в глубоких раздумьях.

Одно дело ограбить Кафу, убив простых стражников и лишить живота матросов на захваченном корабле… Убить членов клана – на это нужна отчаянная смелость.

– Да делов-то… – Прохор разгорячился.

– Остынь, – приказал ему воевода.

– Лука прав. Смерть нобилей нам не простят, – сделал заключение князь. – Но иного выхода не вижу.

– Если что всплывет, то жди кровников, – Кузьма понимал всю серьезность момента. Сейчас от их решения зависит не только жизнь князя, но и Савкина. Парень остается в Кафе, и первый удар мстители нанесут по нему.

– Выбора все равно нет, – сказал Андрей, приняв решение.

Весь следующий день посвятили подготовке к походу. Дворня носилась как сумасшедшая, загружая трофейные кораблики. В Кафу ускакали Кузька, с Савкой, они должны прикупить невольников. Пока князь отсутствовал, татары царя пригнали полон и перекупы доставили первые партии рабов в Кафу. Андрей строго-настрого наказал покупать только крестьян, желательно немцев и поляков. Казной государь снабдил парней и грамотку вручил Кузьке, на словах прося передать Иснардо, что за помощь тот получит богатый поминок и на следующий год.

Еще парням поручалось купить пряностей[49]: изюма, миндаля, фундука, шафрана, гвоздики.

Корабли в Кафу не зайдут, князь опасался заразы. Товар подберут на берегу за городом. Сам Савка будет наблюдать за погрузкой на корабли издалека, чтобы не контактировать с возвращающимися домой. Береженого – бог бережет.

Кузьма целый день проработал в кузне, готовя гранаты. Воевода руководил погрузкой, успевая уделять время на переделку фусты. На носу маленькой галеры решили установить разборную башенку, чтобы легче было взбираться на вражеский корабль. Фуста намного проигрывала наве в высоте бортов, зато выигрывала в скорости. Воевода собирался рискнуть и выйти в открытое море. А корабль, груженный солью, перенять у Трапезунда.