– Пошли, – сказал он Солодкину.

Они медленно двинулись вдоль стены по коридору. Некоторые двери были выломаны, открывая вид на сломанную, набросанную единой грудой мебель. Но в комнатах уже никого не было: совершенно очевидно было, что все власовцы, не желая дробить свои силы, засели в правом крыле дома.

Без единого выстрела Каледин и Солодкин дошли до огромного парадного зала, который в далекой жизни использовался, верно, для званых вечеров, для танцев, для постановок домашнего театра. Теперь в центре гулкого зального пространства дымился недавно затушенный костер, в воздухе стоял запах гари и свежего пороха, а на выкорчеванной из потолка огромной люстре, валяющейся на полу, какие-то аккуратисты развесили комплекты своей формы.

Да так за ней и не вернулись.

Каледин на пробу сунул в дверной проем зала свою каску. Сразу же грянуло два выстрела, и каска поскакала по полу.

– Эй, вы! – насмешливо крикнул Каледин. – Вылезайте, отстирали немцам подштанники, будет с вас! Пора бы и подыхать уже!

– Тебя, красная сволочь, не спросили! – тотчас же ответили ему. – Сиволапые гориллы! Сам живешь, как скот, и других хочешь заставить жить так же?

– О, да мы идейные? – поинтересовался Каледин и, выставив автомат, дал очередь наугад, вслепую.

Вклинился чей-то высокий баритон, в котором звучали сардонические нотки:

– В Совдепии разрешили говорить? Какой бодрый голосок у этого колхозника проклюнулся! Какие слова знаем: «идейные»… У батьки Сталина в родном селе, поди, только мычал. Так вот, животное! Мы – Русская освободительная армия и воюем против большевистского режима, понятно тебе, скотина? У всех нас был шанс. Мы им не воспользовались. Теперь опять будем гнить – каждый в своей канаве: мы – в расстрельной, вы – в гулаговской.

По едва различимым интонациям этого голоса Илья различил, что оратор напоследок хорошо выпил.

– Наверно, чтобы не страшно было умирать, отхлебнули прекрасного немецкого шнапсу, господин «освободитель»? – проговорил он на очень недурном немецком языке. – Я, наверное, вас разочаровал, что говорю еще на каком-то языке, кроме русского матерного? Думаю, немецкий вам как-то приятнее. А теперь – пора закругляться, – добавил Илья по-русски и бросился в зал. Хлестнули пули. Перекатившись через голову и преодолев в одну пробежку несколько метров до наваленных в кучу ломаных стульев, Каледин дал ответную очередь. Власовцы окопались за колоннами. Один из них, неосторожно выглянувший, получил пулю точно промеж глаз.

Где-то там, снаружи, начался бой. Наверно, капитан Санаев двинул своих бойцов на особняк, не дожидаясь сигнала – в расчете на форс-мажор. То, что огню наступающего советского батальона отвечала только одна пулеметная точка, быстро подтолкнуло капитана Санаева к верным решениям. В частности, к тому, что атаковать следует с восточной стороны…

В большом зале особняка были свои расчеты. Перестрелка шла минут десять. Судя по всему, боеприпасы истощались и у той, и у другой стороны. Наконец высокий баритон, с которым Каледин уже вступал в перепалку, произнес:

– Я слышу, товарищ колхозник, что у вас и у вашего напарника тоже кончаются патроны?

– Тоже! – за Илью выкрикнул Солодкин и разрядил остатки магазина в колонну, из-за которой и звучал этот голос.

– Тогда предлагаю честный рукопашный…

Из-за колонн вышли четыре власовца. Один был в кителе майора РОА, остальные – просто в черных рубахах с трехцветными нашивками. У майора был пистолет, остальные были вооружены только «золингеновскими» боевыми кинжалами. При виде противника а главное, отличных кинжалов у большого любителя трофеев Солодкина загорелись глаза:

– Смачно, а, Илюха? – кивнул он. – Знатная сталька. Мне бы такой кинжал, и с войны не стыдно возвращаться. А если снова закроют, пацанам похвастаюсь.

– Ты где сидел-то? – шепотом спросил Каледин.

– А-а… На Колыме. То есть – и там тоже. Жизнь у меня веселая, а у тебя, я видел, тоже!

Вне всякого сомнения, Солодкин имел в виду татуировки Каледина, истолковать которые неоднозначно едва ли было возможно.

Майор Гоген, увидев перед собой только двух советских солдат, произнес:

– Вот как? Маловато что-то…. Ну, господа, не обессудьте.

Он поднял пистолет и трижды выстрелил в Каледина и Солодкина с двадцати метров. Стрелял майор, конечно, неплохо, но вот только и наши солдаты не питали никаких иллюзий по поводу «честного рукопашного боя» – как только увидели пистолет в руке Гогена. Поэтому они ничком бросились на пол, а Солодкин успел еще метнуть складной охотничий нож, который он всегда брал с собой на вылазки. Бросал он лучше, чем господин майор стрелял: клинок засел в плече Гогена, и пистолет с расстрелянной уже окончательно обоймой выпал из его руки.

– Вот теперь можно и на ножичках переведаться, – сказал ефрейтор Солодкин. – Я вас, господинчики, не предупреждал, что в моем родном городке шпана таким, как вы, сначала глаза выкалывала?

И он вытянул откуда-то заточку, с легкостью фокусника подменив ею использованный уже охотничий нож.

– Да я таких, как ты, в ГУЛАГе душил не передушил. Ножичком он… глаза, – низким голосом, с оттяжкой в хрип, ответил один из власовцев, приземистый, с отталкивающей звероподобной физией. Илья очень живо представил его в сбруе вертухая и подумал, что подбор кадров в РОА еще тот…

– Вот и ладненько, – ответил Солодкин и, нисколько не смущаясь численным преимуществом власовцев, бросился на ближнего к нему, невысокого, верткого, жилистого. Тот, однако, сумел парировать выпад ефрейтора и отбросить его на пол.

Солодкин же взлетел, как подброшенный пружиной, скаля редкие зубы. По его рассеченному запястью текла свежая кровь. Не любил он проигрывать… Но «переведаться на ножичках» с обидчиком ему не довелось: на него напал звероподобный власовец, похожий на вертухая, а на деле оказавшийся простым уголовником. Нашла коса на камень: в мирное время ефрейтор Солодкин тоже сделал две ходки по мелкоуголовным статьям…

Майор Гоген еще стонал и вытаскивал из плеча ножичек Солодкина, а Илья уже поравнялся с ним и, поменяв хват, вогнал тому в шею нож. Власовец упал на колени, зажимая забившую из раны фонтаном кровь, а потом растянулся и наконец затих. Но за конвульсиями его никто уже не наблюдал. Второй власовец, рослый, судя по всему, прекрасно обученный, схватился с Калединым, в то время как Солодкин дрался с вертухаем. Третий офицер РОА аккуратно засучивал рукава своей черной рубахи и сквозь приспущенные веки наблюдал за Калединым. Он хотел что-то сказать, но удержался. Он стиснул в руке кинжал. В этот момент Каледин пропустил сильный удар и грохнулся на спину. Рослый власовец коршуном налетел сверху, однако Илья встретил его выпадом левой ноги и ловко перекинул через себя, а сам вскочил на ноги.

Все-таки было у него особое чутье. Потому что почувствовать, что точно между лопаток нацелен кинжал, попавший в умелые, очень умелые и быстрые руки, – не всякому дано. Он успел – пусть и не молниеносно уже, как в самом начале боя, – развернуться – и оказался лицом к лицу с капитаном РОА Ипатовым. Тем самым, что наблюдал. Тем самым, кто несколькими минутами назад вступил в словесную перепалку с Калединым.