– Что ваяешь? Роман?

– Да нет, что ты, – покачал головой Костик, – какой роман! Просто размышления. Мне доктора сказали, что у меня, кроме ноги, еще куча проблем со здоровьем, и нужно обязательно тренировать мелкую моторику. А как еще ее тренировать, лежа в больничке? Разве что вышивать крестиком. Вот и решил совместить приятное с полезным, кое-какие мысли записать.

– Мысли… Ты философ, что ли?

Костик улыбнулся, и Андрею сразу стало неловко за свои слова, ему показалось, что в них прозвучало если не презрение и пренебрежение, то уж недоверие – точно.

– Я нормальный человек. Просто есть вещи, которые не дают мне покоя, и я не могу отступить, пока не пойму.

– Например, какие?

– Например, как может получиться, что родители не любят своего ребенка? Допустим, мать обожает, а отец не любит – можно объяснить, так бывает, особенно если отец подозревает, что ребенок не от него. И, наоборот, отец любит, а мать – не очень, тоже бывает, хотя и реже. А вот когда оба родителя сразу…

– Так не бывает, – решительно заявил Кислов. – А если такого не бывает в природе, то на фига об этом думать, голову ломать?

– Похоже, что все-таки бывает, – негромко и не очень уверенно возразил сосед. – Знаю я одну историю… Не уверен, конечно, что в ней всё правда…

– Ты об этом как раз пишешь?

Костик молча кивнул.

– Дашь почитать?

– Если интересно… Диктуй адрес, я тебе на почту перешлю, со своего планшета почитаешь.

Андрея привезли в больницу прямо с места аварии, с собой у него был только айпад. Конечно, можно было попросить любого из друзей-приятелей привезти из дома ноутбук, но Кислов рассудил, что и айпада вполне достаточно, чтобы общаться в соцсетях, читать новости и смотреть кино. Больничка была ничего себе такая, вполне оборудованная, и вайфай тянул отлично и бесперебойно.

Получив через минуту текст, Андрей впился глазами в экран и уже не мог оторваться, пока не дочитал. Костик покривил душой, сказав, что это никакой не роман, а просто запись размышлений. Конечно, вещь еще не закончена, но история показалась Кислову необыкновенно увлекательной и небанальной. Андрей Кислов не был ни филологом, ни литературоведом, не умел отличать то, что принято называть «настоящей литературой», от «желтого бульварного чтива». Но он умел ценить истории.

– Да ты настоящий писатель! – восторженно воскликнул он, дочитав. – Будешь публиковать?

– Я об этом вообще не думал, – ответил Костик.

– Зачем же тогда пишешь, если не собираешься издаваться?

– Я уже объяснял: чтобы понять. Чтобы разобраться. Я не знаю, как там все было на самом деле, но мне это не дает покоя, и я просто взял те факты, которые мне достоверно известны, и придумал историю, чтобы попутно поразмышлять над тем, как и почему это могло получиться и что из всего этого вышло. Да и в конце концов, – тихий голос соседа зазвучал немного сердито, – какая разница, что писать? Главное, чтобы пальцы обеих рук были задействованы и координация развивалась. Пальцы – мой главный рабочий инструмент.

Андрей спорить не стал. Пусть Костик допишет свою историю, а там посмотрим. С того момента он ежедневно просил пересылать ему написанные отрывки и читал, как сам шутил, «из номера в номер». Само собой, он сразу поинтересовался, что будет дальше и чем все закончится, но Костик уклончиво ответил:

– Сам не знаю пока. Оно по ходу придумывается.

К его словам Кислов отнесся с пониманием – творческий процесс он знал не понаслышке и больше с вопросами не приставал, просто читал то, что ему присылалось с соседней койки.

Лечение в «травме» – дело не быстрое. Тихий молчаливый Костик успел закончить свое произведение за два дня до выписки. С его переломом так и не справились окончательно, на горизонте маячила пожизненная хромота и хронические боли. Андрею предстояло провести в больнице еще примерно неделю.

Забирать Костика приехал его отец, Максим Викторович, полный, болезненного вида дядька с одутловатым красным лицом и с точно такой же обаятельной улыбкой, как у сына. Отец навещал Костика примерно раз в неделю, приезжал рано утром из своего города, а вечером уезжал назад. Костик объяснил, что так получается дешевле, чем снимать жилье и жить в столице.

– Я же не тяжелый больной, не беспомощный, зачем меня каждый день навещать? Я отцу говорил, чтобы вообще не приезжал, не тратил деньги, но он не слушает. Он мне и отец, и мать, и царь, и бог. Как мама умерла, так и стал один за всех.

Андрей сочувственно вздохнул и осторожно поинтересовался:

– Давно ты без мамы? Сколько тебе было?

– Пять лет, совсем маленький. С тех пор отец меня и тянет.

В день выписки Костик попрощался со всеми, раздал остатки продуктов – конфеты, печенье, сухарики, орехи, запечатанные упаковки с тонкими полосками вяленого мяса. Андрей стоял у окна и смотрел вниз, на аллею, ведущую от корпуса к воротам, и на две медленно шагавшие фигуры: полный неуклюжий мужчина в дешевой, давно вышедшей из моды куртке и худощавый скособоченный парень с костылями.

У него сжалось сердце. Костик лечился по квоте, бесплатно, ему повезло. В этой семье считают каждую копейку, отец на себя лишнего рубля не потратит, впроголодь будет жить, но сыну в больницу привезет вкусненького, сколько бы оно ни стоило. Отец у Костика заботливый, вопросов нет. Но и денег нет.

Решение пришло неожиданно, но показалось Андрею Кислову абсолютно логичным.

Все мирно пили чай в комнате отдыха, всё как обычно, словно ничего экстраординарного не случилось и никого не выдернули на работу в выходной. Михаил Доценко, спокойный и невозмутимый, методично жевал кенийскую фасоль, доставая по одному тоненькому стручку из открытой упаковки. Кругленький веселый Геннадий рассказывал какую-то смешную историю, над которой от души хохотал новый сотрудник Василий.

На улице неподалеку Настя видела машину Латыпова, значит, заказчик уже здесь. Она готова была к тому, что рабочее совещание в самом разгаре, и никак не ожидала увидеть такую расслабляющую картинку. Что, никакой спешки? Тогда зачем всех собирали в субботу с утра?

– Работа давно идет, – Доценко с хрустом надкусил очередную зеленую палочку.

Настя скептически посмотрела сначала на него, потом на Гену и Василия.

– Хорошая у вас работа. А я зачем?

– Ждать, вместе со всеми ждать, – изрек Миша.

– И чего ждем?

– Манны небесной, – фыркнул Василий, отсмеявшись над концовкой только что рассказанной истории. – Ждем, когда Зоя закончит.

– Она тоже здесь?

– Все здесь, – подтвердил Гена. – Вы к шефу зайдите, они там вас жаждут.

Надо же, даже Зою вызвали с утра пораньше. Всех вызвали. Кроме нее, Анастасии Каменской. Ее тоже вызвали, вообще-то, но самой последней; когда приехала, выяснилось, что все давно на месте и работа кипит. Ее оттесняют? Она становится ненужной? Снова откуда-то из глубины выползла недавняя грязная муть, засасывающая в себя, как в болото, любые попытки думать и действовать, убивающая желания и заполняющая собой каждый кусочек свободного пространства. Лешке с таким трудом удалось кое-как выправить ей настроение, и – на́ тебе, пожалуйста! «Кыш отсюда, пошла вон», – сердито подумала Настя, с ужасом чувствуя закипающие на глазах слезы.