Если Битти, Пени, Бентон и Ньюмен в «Бонни и Клайде» трактовали американские реалии по-французски, то Питер с Полли решили, что именно в 1969 году, говоря словами Полли, быть может, настало время «экранизировать книгу так, как это сделали бы французы, проникая в самую суть загадочной американской сексуальности».

Богданович решил, что для более достоверной передачи времени действия чёрно-белый вариант предпочтительнее цветного. Его никто не хотел и слушать, и Питер обратился к Берту напрямую. Тот, следуя главному принципу компании — «вся власть принадлежит режиссёру» — своё слово сдержал и сказал «да». «Следует помнить, что «Беспечный ездок» тогда ещё был на пике успеха, — замечает Богданович, — и если бы мы даже захотели снимать на 16-мм плёнку и провалились, нас бы простили».

Питер и Полли вновь работали вместе. Она занималась интерьерами и разрабатывала костюмы героев. В своём доме в Ваннис вместе с Макмюртри они упорно работали над сценарием. Самые интересные идеи приходили Богдановичу в голову, когда он брился. Так и сейчас, в ванной, он вдруг решил пригласить на роль Сэма-Льва, владельца кинотеатра «Ройяль», Бена Джонсона, сподвижника Джона Форда. Тот наотрез отказался — по сценарию он должен был рассказывать о триппере. «Никогда таких слов не говорил, — объяснял он Питеру. — Ведь моя мама наверняка пойдёт в кино!». Богданович позвонил самому Форду:

— Бен отказывается от роли, говорит слишком много текста.

— Да, он всегда так говорит. Слова для него сущая каторга. Я сам поговорю со стариком Беном, — сказал Форд и через полчаса перезвонил Богдановичу:

— Питер, он согласен.

— Боже, что ты ему сказал?

— «Не вечно же тебе быть на подхвате!».

Заполучив Джонсона, Богданович приступил к поиску актрисы на роль Джейси Фарроу. Как и Олтмен, он не стремился использовать звёзд, но и среди начинающих не находил нужного типажа. Однажды, стоя в очереди в кассу в супермаркете рядом с домом, Полли показала ему на лицо с обложки журнала «Глэмер» «У неё были очень забавные кудряшки, вызывающе-игривый взгляд и голубые глаза настоящей южанки, — вспоминает Полли. — Во взгляде сквозила сексуальность, она словно дразнила вас — иди и попробуй».

С просьбой найти лицо с обложки Питер обратился к Марион Догерти. Так в Эссекс-Хаусе, на южной стороне Центрального парка в Нью-Йорке, он встретился с Сибилл Шеперд, высокой, под метр восемьдесят, крепко сложенной, пышущей здоровьем молодой женщиной. Блондинка, с игривым носиком и великолепным цветом лица, была сногсшибательно красива. Одежда обычная — простые белёные джинсы, такой же пиджак и сабо. Отсутствие макияжа позволяло бледно-голубым теням подчёркивать цвет её ярко-синих глаз, с весёлым, ещё неиспорченным взглядом. Богданович был очарован. Женщина уселась на пол и сказала, что читает сейчас Достоевского. Пока Сибилл вспоминала, что именно (она так и не вспомнила), она крутила в руках один из цветков в вазе, которые принесли в номер вместе с завтраком. «В этих движениях было что-то повседневно-разрушающее, — отметил Питер позднее. — В них угадывалась подспудная жестокость женщины по отношению к мужчине — вроде и не сознательная, но неотвратимая».

Питер попросил Догерти вызвать Шеперд на просмотр ещё раз:

— Посмотрите её, пожалуйста, обнажённой. Нужно удостовериться, что на теле нет следов подтяжек, ну, вы меня понимаете — в фильме планируются соответствующие сцены.

— Бога ради, какие подтяжки, ей не больше восемнадцати лет.

— И найдите для неё самое откровенное бикини на свете. «Он влюбился в Сибилл, а Полли была беременна. Представляете себе ситуацию», — вспоминает Догерти.

Руководство «Би-Би-Эс» оказалось в замешательстве, ведь Шеперд ещё не разу не снималась в кино. Николсон был в восторге и не упускал возможности подкатить к ней. А Платт чувствовала беду. Даже беременная вторым ребёнком, Александрой (Саши), она примчалась в Лос-Анджелес на предсъёмочные мероприятия. У Сибилл в Нью-Йорке остался приятель, который пытался отговорить её сниматься в откровенных сценах. Он постоянно звонил по телефону, чем ужасно изводил её. Как-то вечером после особенно бурной телефонной ссоры Питер предложил Сибилл отвезти её домой. «Я поняла всё сразу. По тону голоса, по интонации мне всё стало ясно», — вспоминает Полли.

«Полли начала пилить меня из-за Сибилл сразу, как только мы приехали на место съёмок. Хотя тогда я и не думал ни о чём таком, — говорит Богданович. — Бесило меня это страшно». Он сказал, как отрезал: «Не смеши меня, никакого помешательства у меня нет. Да, она смешная, симпатичная, но она — актриса в моём фильме, тем более неопытная. Я ей помогаю, какие проблемы?». Сибилл внимание, естественно, льстило. «Питер показал мне, что создавать кино — это самое захватывающее занятие в мире. Многие считали, что я кукла безмозглая, один агент даже говорил со мной медленно, иначе, мол, я не пойму. Питер так никогда не делал, он не такой», — рассказывает Сибилл.

Тимоти Боттомс, ещё начинающий актёр, который впоследствии прославится тем, что на съёмках «Урагана» помочится на ботинки Дино Де Лаурентиса, страстно влюбился в Сибилл.

Только в толк взять не мог, почему Питер, у которого была жена и ребёнок, вдруг запал на неё. Всё время съёмок они чуть ли не дрались, но, в конце концов, Боттомс отомстил — он дал Сибилл роман Генри Джеймса «Дейзи Миллер».

* * *

В ходе предсъёмочной подготовки, 7 апреля 1970 года, Богданович и Платт выкроили время, чтобы побывать на церемонии вручения премии «Оскар» за 1969 год. Масштабные студийные мюзиклы — «Милая Чарити» («Юнивёрсал»), «Покрась свой фургон» («Парамаунт») и «Хелло, Долли!» («Фокс») — с треском провалились, хотя, по необъяснимым причинам, «Хелло, Долли!» вместе с «Анной тысячи дней», «Зет» и «Буч Кэссиди и Сндэнс Кид» всё-таки была номинирована в категории «Лучшая картина». Фильмы «нового» Голливуда, такие как «Беспечный ездок» и «Дикая банда», были проигнорированы. Только «Полуночный ковбой» попал в номинацию «Лучшая картина». Безупречным никак нельзя было назвать и выбор номинантов в категории «Лучший актёр», где соревновались Джон Уэйн («Настоящая выдержка») и Дастин Хоффман/Джон Войт («Полуночный ковбой»).

Питер с Полли болели за Уэйна и «Настоящую выдержку». За Хоппера они так и так не стали бы переживать, тем более что вместе с Фондой и Сазерном он номинировался в категории «Лучший оригинальный киносценарий». За несколько месяцев до церемонии Денни Селзник пригласил их на обед в дом своего отца, Дэвида О. Селзника и его жены Дженнифер Джоунс. Среди гостей были Деннис, его жена Брук и Джордж Кьюкор. Деннис, как всегда пьяный и на взводе, приставал к Кьюкору и, тыча ему пальцем в грудь, завёл свою старую песню: «Мы вас похороним. Мы возьмём власть. Вам конец». А тот, как человек воспитанный, пытался всё сгладить, бормоча что-то вроде: «Да-да, вполне возможно».

Питер и Полли, чувствовали, что их оскорбляют. «Никогда ему этого не простим. Выразить такое непочтение одному из наших любимейших героев», — вспоминает Полли.

«Полуночный ковбой» стал лауреатом в категории «Лучший фильм». Ничего не получила сестра Питера, Джейн, номинировавшаяся за «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» (Входя в зал, она приветствовала толпу жестом «рот-фронт».) А Уэйн переиграл Хоффмана и Войта. К концу церемонии Хопперу пришлось забыть о наградах — он ничего не получил, но о себе напомнить считал необходимым. Хоппер играл в «Настоящей выдержке» отрицательного персонажа и отправился поздравить коллегу. Хоппер был для Уэйна доморощенным коммунистом. Где бы ни случилось серьёзное антивоенное мероприятие, в ответе был обязательно Хоппер. Уэйн тут же отправлялся на его поиски. Однажды, когда они работали в «Настоящей выдержке», Уэйн посадил свой вертолёт на площадку компании «Парамаунт» («вертушку» он держал на борту минного тральщика в ньюпортской гавани), прошёл с «кольтом» 45-го калибра на боку в тонателье и прокричал: «Где этот «красненький» Хоппер, университетский знайка, которой матерится на каждом углу, а мои дочурки должны это слушать? Отдайте мне «красного» ублюдка! Где этот «комми»? Хоппер спрятался в вагончике Глена Кэмпбелла и носа не показывал, пока Уэйн не успокоился.