Офицер оторвался от скалы, побежал не пригибая головы к соседнему укрытию и запнулся, натолкнувшись грудью на пулю. Смерть командира не остановила солдат - её просто не заметили. Уцелевшие подбежали к баррикаде с решительными лицами.

Шубин послал остатки магазина в противника и вскочил на ноги - столкнулись две ревущие кучки людей. Дальше он действовал на автомате с затуманенным сознанием, что-то кричал, призывал держаться - ведь этих бесов осталось совсем немного. Разведчики пятились злясь - всё таки напор был сильный Шубин ударил прикладом по руке с ножом - взвыл немец, усыпанный оспинами.

А дальше Глеб не помнил… Прекратился, пятился, размахивал прикладом, бил направо и налево, куда-то попадал. Драка вспыхнула – отчаянная - мельтешили конечности, ножи, приклады. Орал как припадочный Вадим Мостовой, разрежая обоим ТТ в атаковавшего его ефрейтора. Коля Савенко, сбросивший со спины рацию, мастерски орудуя лопаткой, перерубил кому-то ключицу.

Дерущихся охватило форменное безумие - бились так, будто на кону была победа в войне. Друбич размахнулся прикладом - немец увернулся, всадил ему нож в живот - красноармеец попятился, вытаращив глаза. Никто такого не ожидал. Немец торжествующе завопил, бросился вперёд, снова ударил ножом, выдернул, ещё раз ударил. Друбич осел на землю.

Немец замешкался и не заметил, как сбоку налетел Брянцев - он тоже орудовал ножом, брызнула кровь из пробитой шеи, немец навалился и обоих отнесло к обрыву.

Оружия больше не было - дрались кулаками. Никита получил в живот, чуть не задохнулся и всё же двинул в челюсть со всего размаха - немец потерял опору под ногами, куда-то поплыл. Брянцев схватил его за ремень, чтобы дать добавки, а тот схватил Никиту за руку и оба не заметили, как посыпалась глина, как провалился грунт на краю обрыва, а когда опомнились - обоим стало не до драки. Они падали в обрыв, отчаянно хватая за пучки, свисающего с обрыва, дёрна.

Загремели выстрелы - Глинский схватил валяющийся под ногами автомат, скосил пару озверевших гренадеров - они лезли прямо на него. Последний выживший упал на колени, вскинул руки, разбитые губы что-то шептали- это не имело значения. Глинский выстрелил в голову, передёрнул затвор, выругался, обнаружив, что магазин пуст.

Людей качало от усталости, они растерянно смотрели друг на друга – оборванные, грязные, носы и губы были разбиты в кровь практически у всех. Вадим Мостовой шмыгал носом, переворачивая мертвого Друбича, тряс его, заклинал очнутся, но Друбич был мёртв.

Шубин подошёл к обрыву, посмотрел вниз – оба: и немец, и Брянцев разбились о камни. Немец вывернул голову, из распахнутого рта вывалился синий язык. Брянцев упал неудачно, как не пытался извернутся в полёте, ударился затылком, глаза его были распахнуты, раскроенные затылок плавал в луже крови. Нет ничего тяжелее потери товарища. Был человек со всеми достоинствами и недостатками, собственным неповторимым внутренним миром и нет человека, и никогда уже не будет.

Но не было времени горевать, читать панегирике и затевать похороны.

В районе застрявшего на дороге Опеля уже шумели немцы - прибыло подкрепление, оставались считанные минуты.

- Все к лесу! - приказал Шубин.

И поредевшая группа устремилась к дороге.

В лесу они сменили направление. Овраги тянулись волнами, некоторые из них пересекли по траверсу, в самом глубоком передохнули пару минут и двинулись в западном направлении, сбивая погоню со следа. Отдых не пошёл на пользу - бойцы с трудом передвигали ноги, преимущественно молчали.

Призраки мёртвых были ещё здесь, временами забывали, что товарищей нет, искали их, окликали - почему отстаёте. Смириться с потерями было невозможно, а мысль о том, что оставили тела фашистам - просто убивала.

Погони не было, похоже коллективная молитва дошла до адресата.

На западе простиралась безлюдная местность. Разведчики уходили на восток пока могли идти, потом спустились в овраг, снова сделали передышку. Все словно замкнулись в себе, перестали разговаривать - нечеловеческая усталость делала свое дело.

Сумерки уже уплотнились, когда они вошли в безымянную деревню, четверть часа пролежали в кустах, наблюдая за местностью - всё открыто: за деревней лес, слева и справа озеро с камышами и топкими участками суши, в которые не хотелось соваться. Противников деревни не было. Населённый пункт казался заброшенным, дворов пятнадцать – убогие, покосившиеся избы; огороды, заросшие сорняками.

Доносились отдалённые раскаты - вполне возможно, что это была гроза, а не канонада - фронт помалкивал уже вторые сутки и это для лета 41-го было необычно. Возникали резонные сомнения, что лес за деревней граничит с линии фронта - ну где-то же должна быть эта линия! Могли советские войска отойти без боя, а немцы также без боя занять освободившееся плацдарм.

В деревне было безлюдно, разведчики жались к заборам, передвигались перебежками. Дома пустовали, видимо, немцы выгнали всё население из прифронтовой зоны. Впрочем живая душа деревне все же нашлась - шевельнулось занавеска в маленькой неприметной избушке, а когда разведчики вбежали на крыльцо, в доме кто-то испуганно вскрикнул.

Дверь отворил худой, морщинистый старик с поджатыми губами, посторонился пропуская гостей внутрь. В бедно обставленной комнаты: горела свечка; сидела маленькая, худая старушка с такой же как у старика маской обречённости на скукоженном лице, губы у неё ввалились, она не говорила, могла только шамкать. Старичок на её фоне смотрелся куда бодрее.

Шубин поздоровался, старушка приложила ладошку к уху - с ней все было понятно. Старик пробормотал сиплым голосом ответное приветствие, потом он присмотрелся к вошедшим, разглядел советские петлицы и губы у него задрожали:

- Наши!

Шубин ответил утвердительно.

Старик заплакал, он не притворялся, он действительно был рад своим. Потом что-то пробормотал, притащил колченогую табуретку, такой же стул, кинулся к печке где стоял чугунок с варёной картошкой. Шубин отказался, не забыв поблагодарить. Старик растерянно развёл руками - как же так, ребята, вы же наверное голодные, садитесь куда хотите, не стойте, я же вижу как вы устали. Боже милосердный, как давно мы не видели нашу Красную Армию.

Судя по иконкам в углу, уповать этим людям оставалось только на Бога.

Разведчики сели на пол. Вадик Мостовой недовольно ворчал, убыл на пост.

- Не уходите, ребята, - засуетился старик. - Можете у нас переночевать, мы со старухой потеснимся - много ли нам надо. Вы чай, разведчики. Я тоже, в империалистическую ездил с казаками в поиск, брали языков, устраивали рейды по немецким тылам. Эх, было время!.. Я уже тогда был немолодой - добровольцем пошёл, здоровье ещё позволяло.

- Да тебе, отец, и сейчас здоровье позволяет, - улыбнулся Шубин. - Можно спросить?..

Почтенное семейство Тереховым Фёдор Матвеевич и Прасковья Ильинична с 22-го года проживала в Бекасово. Раньше батрачили у кулаков, потом в колхозе трудились пока силы позволяли. Детей похоронили: первый сын сгинул на КВЖД в 29-ом; второй на Халхин-Голе, целой ротой командовал. Внуков не осталось, так и доживают - одни одинёшеньки.