— Шутейник, — позвал я, теребя рукоять шпаги. — Что думаешь?

Гаер пожал плечами.

— Не знаю что и сказать…

Томительно тянулись минуты. Они сливались в какой-то бесконечный тягучий поток, в котором я бултыхался, задыхаясь. Прошло более часа… Солнце жарило уже нестерпимо. Ветер колыхал травы… Я до боли всматривался в неровную кромку леса. Ну же? Ну?

Понятно, что Бришеру нужно сделать изрядный крюк, чтобы объехать врага по максимально широкой дуге, тем не менее — Алые на лошадях, а за час конный может проделать больше десяти миль… Может, что-то случилось? Может, Бришер напоролся на крупные силы противника?

Шутейник кусал губы. Развел руками, открыл рот, намереваясь что-то ответить.

В лесу ухнуло, бабахнуло, рявкнуло. Баклер метнул на меня взгляд:

— Магия!

Из-за деревьев вырвались вопли, конское заполошное ржание… Я услышал лязг железа, дальний, будто слесарь затеял перекладывать в умелом ящике инструменты.

Заман крикнул гортанно и несколько десятков брай заняли места в седлах. Но цыганский барон медлил. Лишь когда из-за деревьев показались темные силуэты конников, он отдал приказ. Брай растащили две кибитки, и в образовавшееся отверстие устремились люди баклера. Я оседлал Бабочку и последовал за ними. Заман скакал рядом на корявом, плотном, как и он сам, жеребце, который с трудом нес немалый вес цыганского барона. Он метнул взгляд на меня, свирепо оскалился, что-то выкрикнул.

Брай сшиблись с беглецами, остервенело рубили их топорами и кинжалами. Я увидел черные балахоны и высветленные белилами лица. Дэйрдрины. Выхватил шпагу, подгоняя Бабочку шенкелями. Не то, чтобы мне хотелось участвовать в схватке, кровь моя не кипела от боя, а вот сердце, наоборот, екало, однако каждый такой момент помогал мне ассимилироваться в этом мире, проще говоря — я использовал его как терапию, чтобы перестать… бояться.

Из леса вылетали Алые, гнали дэйрдринов на брай, рубили в спины… Бришер был прав: его сотня играючи справилась с двумя сотнями сектантов.

Брай валили дэйрдринов азартно, свирепо, безжалостно, как давних своих заклятых врагов. Брызгало красным. Заман, однако, почти не участвовал в схватке, и я понял, что он пытается охранять меня, слабенького крейна. Конный дэйрдрин ринулся на меня, размахивая палашом. Я парировал глупейше, подставив под удар тяжелого клинка лезвие, а не плоскую часть шпаги. Треск. Дэйрдрин перерубил мой клинок, и я остался с коротким обломком шпаги в руке. Лицо-череп вытянулось, рот открылся в немом вопле, палаш взметнулся… Заман налетел сбоку, обрушил топор на голову дэйрдрина. Еще один дэйрдрин двинулся на меня, но, пока он примеривался ударить палашом, я воткнул ему в глаз обломок шпаги. Конь дэйрдрина понес, а сам он, уже мертвый, бултыхался в седле, запрокинув голову с обломком шпаги к небу…

— Господин… император! — одышливо и, как мне показалось, с укором выкрикнул Заман. Да-да, цыганский барон, я знаю — не нужно лезть в те дела, в которых не шибко смыслишь. Не нужно лезть воевать, если у тебя руки заточены под перо, а не под шпагу.

Вскоре все было кончено. Брай, покинув седла, бродили по полю и деловито приканчивали раненых. Ко мне подскакал Бришер, за ним двое Алых тянули по траве какого-то человека в сером…

— Вот кого нашли, император! Этот гад сжег троих наших… Пришлось его… Он подыхает, но его еще можно допросить! Да, допросить!

Человека отвезли в вагенбург и бросили на траву лицом вверх. Я спрыгнул с лошади и нагнулся, охнув, узнав…

Ревинзер. Старый маг из сподвижников Таренкса Аджи. Его уложили посреди вагенбурга, в сером, словно пошитом из мышиных шкур кафтане справа на уровне груди виднелась окровавленная пузырящаяся от дыхания дыра. Кажется, в Ревинзера саданули копьем. Седая его бороденка слиплась от крови, превратилась в кровавую сосульку. Опытный Бришер поднес к синюшным губам мага фляжку с виски, влил несколько глотков.

Глаза старика распахнулись, в них — постепенно — появилось осмысленное выражение. Он увидел меня, узнал и содрогнулся.

— Ты слышишь меня, Ревинзер? — позвал я.

Он заперхал, на губах вздулись мелкие кровавые пузыри.

— Ты… Ты новый император…

— Я твой император! Я — император Санкструма.

Он замотал головой.

— Не мой… Варвест грядет…

— Ты с дэйрдринами, Ревинзер! Значит, ты можешь знать, кто — прозрец? Так кто он???

Веки с малиновыми набухшими венами закрылись. На губах появилось нечто похожее на улыбку превосходства. Да, он знал, он определенно знал имя прозреца!

— Кто прозрец, Ревинзер? Кто прозрец?

— Дурак. Глупец. Глупец и дурак!

Я молчал, ждал, борясь с желанием парой оплеух подстегнуть умирающего. Это желание было новым для меня, обнажившим наработанную в Санкструме жестокость.

— Кто прозрец?

Он распахнул веки, нашарил меня стекленеющим взглядом, на миг в глазах вспыхнул презрительный, насмешливый огонек.

— Таленк… дурень, прозрец — это Таленк! Он всегда… всем управлял… он дергал за все ниточки… шантажировал… Даже там, под Лесом Костей, когда Аджи тебя поймал, Таленк стоял за портьерой… Он всеми нами управлял… Глупец ты, глупец. Он подсылал убийц. Он делал так, что мы плясали, как марионетки. Он делал ставки в большой игре за трон!

— Он же мертв!

Ревинзер засмеялся сквозь подступившую агонию.

— Он заигрался в прозреца… Он наплодил двойников… Мы убили его наконец… Как возжелали Сакран и Армад… и заменили… Другим прозрецом.

— Кем? — Я начал трясти умирающего за хилые плечи. — Кем, Ревинзер?

Он молчал. Бришер насильно влил в рот умирающего еще виски.

— Где будут короновать Варвеста? — спросил глухо. Шутейник повторил его вопрос, и таки влепил Ревинзеру пару оплеух.

Губы Ревинзера разошлись, хотя тело уже содрогалось в спазмах агонии.

— Храм Ашара… в Нораторе… Пока… тебя отвлекли… Варвест идет на Норатор. Ты дурак, дурак, дурак! В Китране нет Варвеста, там тебя ждут лишь пять тысяч отборных солдат Адоры! Иди, иди к своей смерти, глупец!

Его взгляд остекленел, оскаленный рот застыл, лицо замкнулось в сардонической, мерзко насмешливой гримасе. Маг Ревинзер умер. А вместе с ним умерла надежда остановить моего сводного брата. Остановить войну.

Пытки штука страшная, к ним не могу пока привыкнуть, да, наверное, и не привыкну (что к лучшему). Пока Бришер и Заман совершенно спокойно допрашивали пленных дэйрдринов каленым железом (налитые малиновым жаром кочерги в костре вызвали у меня приступ тошноты) я вышел из вагенбурга. Мысли проносились совершенно противоречивые. Неужели где-то случился провал, и Варвест и неведомый крейн меня переиграли? Что, я стал настолько самоуверен? Привык к победам? Да вроде нет. И по морде мне, фигурально говоря, не раз уже доставалось, и в плен попадал, и пытали по-всякому, и убить хотели множество раз. Я вполне себе сложившийся параноик, я уже упоминал об этом. Я подозреваю, просчитываю, надеюсь на лучшее, но ожидаю худшего, а доверяю лишь избранному кругу… Так где же и когда я допустил ошибку?