а значит, думать о ней не стоило.

– Да, – коротко ответил он, надеясь, что дочь не слышит некоторые шумы, которые он сейчас против воли производил. – Никому не открывай, жди меня, поняла? Тая, это серьезно.

– Хорошо, – согласилась дочь. – Я обещаю, что никому не открою и никуда не выйду. Пап, ты там осторожнее, ладно?

Господи, спасибо тебе, что ему так повезло с ребенком.

Скрутившая его боль отступала, жуткие спазмы больше не рвали внутренности на части. Вытерев невольно выступившие слезы, Глеб смог выпрямиться и привести себя в порядок. Машинально вымыл руки, плеснул на лицо холодной водой, возвращая ясность мысли. Так, если с Тайкой все в порядке и с ним тоже, то кому тогда угрожает опасность? Ответ был таким очевидным, что Глеб невольно застонал от нового приступа боли, вот только рассиживаться в туалете было некогда. Это понимание пришло откуда-то из недр сознания и было совершенно ясным.

Рванув дверь, он вывалился в холл и побежал по длинному коридору, ведущему в восточное крыло, тому самому, по которому пятью минутами раньше удалилась Глафира Северцева. У Глеба всегда было развито чувство времени, поэтому про пять минут он был уверен. Господи, как это много, если задуматься.

Ему было нужно пробежать по этому коридору метров пятьдесят, чтобы добраться до боковой лестницы, ведущей на второй этаж. Ступеньки он преодолел, перепрыгивая через две, а то и три, снова повернул в очередной коридор, к счастью, короткий, ведущий к гостевым спальням. Он понятия не имел, какую из них Инесса Леонардовна выделила приглашенной в поместье писательнице.

В самую дальнюю по коридору комнату была приоткрыта дверь. Глеб рванул туда. За несколько шагов он услышал страшный, точнее, даже жуткий надрывный кашель. Так, раз человек кашляет, значит, он совершенно точно жив. Ворвавшись в комнату, Глеб с размаху угодил в лужу крови. Она была скользкая, и он проехался на ней, чудом не впечатавшись лбом в дверцу старинного дубового шкафа. Дверь в ванную комнату оказалась приоткрыта, туда вели кровавые следы, словно он был не первым, кто угодил в скопившуюся у порога лужу.

Внутренне похолодев при виде такого количества крови, Глеб ворвался в ванную комнату, где у налитой до кроев старой чугунной ванны стояла на полу на коленях Глафира Северцева в его футболке. И футболка, и голова Глафиры, да и вся она целиком были совершенно мокрыми. Вцепившись в борта ванны обеими руками, Глафира надсадно кашляла, с хрипом втягивая в себя воздух. Изо рта у нее летели брызги воды.

Глеб бросился к ней, тоже упал на колени, начал ощупывать с головы до ног, пытаясь понять, куда она ранена. Балетки и спортивные штаны, все те же, в которых она уходила из гостиной, были заляпаны кровью, но никаких страшных ран, явно не совместимых с жизнью при таком количестве крови, на Глафире не было.

– О… отпустите меня, – хрипя, проговорила она, отцепилась наконец от края ванны и положила ладони ему на грудь, – что вы меня вертите, как тряпичную куклу?

– Пытаюсь понять, куда вы ранены.

– Я не ранена. Меня просто пытались утопить. В ванне, – уточнила она, хотя это было и так понятно.

– А кровь откуда?

– Я не знаю. Она уже была в комнате, когда я вошла.

Ее начало трясти, мелко-мелко, но довольно сильно, даже зубы клацали. Глеб обхватил ее голову, прижал к себе.

– Тихо, тихо, все уже позади, все хорошо, маленькая.

Какое-то время она всхлипывала и дрожала, но потом потихонечку затихла, видимо, начиная успокаиваться.

– Так, Глафира, вы можете рассказать мне, что тут произошло?

Она посмотрела на него затравленным, совсем больным взглядом и кивнула.

– Да. Я попробую. Я пошла к себе, чтобы переодеться.

– Дверь была заперта?

– Да, я открыла ее своим ключом. Зашла и наступила в лужу на полу. Я сразу поняла, что это кровь. Ее было много, большая лужа, я поскользнулась и упала. У меня все было в крови, одежда, руки, я побежала в ванную комнату, чтобы умыться. Глеб, я была в шоке, потому что не понимала, что тут произошло, никого же не было в комнате. Я имею в виду, никакого тела не было. Ты понимаешь?

Глеб понимал. Она говорила ему «ты». Хорошо. Так и оставим.

– Я забежала в ванную, нагнулась над раковиной, начала крутить кран, и тут сзади на меня набросился какой-то человек. Он толкнул меня в сторону ванны, я упала на колени и больно ударилась головой о край. Ванна же старинная, чугунная…

Глеб видел.

– А потом этот человек окунул меня головой в ванну, которая оказалась полная воды, и начал меня топить.

Ее снова затрясло, и Глеб затрясся вместе с ней, потому что образно представил, чем все это могло кончиться.

– У меня почти не оставалось сил, воздух кончался, я пыталась вырваться, но ничего не получалось, этот человек был гораздо сильнее меня, и я уже приготовилась к тому, что сейчас, наверное, умру. Мне даже страшно не было, только маму очень жалко, потому что я понимала, что она будет плакать. А больше бы никто не стал, так что не страшно.

Каким-то внутренним зрением Глеб увидел, как находит ее тело, или ему сообщают о том, что писательница Северцева найдена мертвой, и на мгновение перестал дышать. Сердце пропустило удар и застучало с удвоенной скоростью. Когда он найдет эту суку, он ее убьет. Просто своими руками.

– А потом этот человек вдруг меня отпустил. Я не поняла почему, но он перестал удерживать мою голову под водой, выскочил из ванны и исчез. Я сначала никак не могла откашляться, из меня вода текла и дышать было невозможно, а потом появился ты.

Она вдруг замолчала и уставилась на Глеба своими невозможными глазами. Кажется, он прочитал в них подозрение.

– Глафира, я не топил тебя в ванне, – сказал он с досадой. – Я вдруг понял, что тебе угрожает опасность. Не спрашивай меня как, я и сам не знаю. Просто у меня бывают такие… озарения. Я так за тебя испугался, что у меня даже приступ медвежьей болезни случился, это потребовало некоторого времени, и из-за этого тебе пришлось пережить весь этот ужас.

– Глеб, ты чего? – она смотрела на него чуть удивленно. – Я ни минуты не думала, что это ты на меня напал. И я страшно тебе благодарна, что ты успел вовремя, потому что иначе мы бы сейчас с тобой тут не разговаривали. Видимо, ты сильно топал, когда бежал меня спасать, и мой убийца услышал твои шаги и сбежал, чтобы не быть застуканным на месте преступления.

Что-то в ее рассуждениях было неправильное, но не очень хорошо соображающий сейчас Глеб не мог понять, что именно.

– Кроме того, я совершенно точно знаю, что меня топила женщина.

– Женщина? Ты ее видела?

– Нет, человек был в непромокаемом плаще с капюшоном. Таком, знаешь, брезентовом. Лица не было видно. Но, во-первых, мужчина справился бы со мной гораздо быстрее. А во-вторых, руки, которые удерживали мою голову под водой, были с длинными ногтями.

– Что? Как ты это поняла?

– Они сначала поцарапали мне шею. Вот, смотри, – она задрала голову, и на ее длинной, белой, очень гладкой шее Глеб действительно увидел свежую розовую царапину.

От вида этой шеи сознание у него снова куда-то поехало, потому что вместо Глафиры, сидящей на залитом кровавой водой полу, он увидел Глафиру, лежащую с запрокинутой от экстаза головой на ослепительно-белой постели. В его объятиях, разумеется. Вот ведь придурок. Нашел время.

– А потом я чувствовала, как длинные ногти немного царапают мне голову под волосами. Она перехватывала руками, чтобы ей было ловчее держать, удобнее топить меня, и каждый раз ногти скользили по коже. Ты мужчина, тебе этого не понять. Но я уверена, что тут была женщина.

Женщина. Интересно, это Наталья все-таки решилась перейти от пугалок к реальным действиям? Поговорила с Глафирой по душам и решила, что единственный способ избавиться от соперницы – утопить ее в ванне?

– Это