Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему ты в этом уверена?
Теперь она посмотрела на Глеба с легкой укоризной. Как смотрят на ребенка, который не понимает самых простых вещей.
– У нее короткие ногти. Очень ухоженные руки с недешевым маникюром, но ногти не длинные. Она не могла бы так меня поцарапать.
– Ладно, с этим мы разберемся, – буркнул Глеб. Он тоже вспомнил руки Натальи, он смотрел на них, когда заметил свежие царапины от ножовки. У нее действительно был короткий маникюр. Кажется, такой называется французским. В этих женских штуках он был не силен. – Встать можешь? Давай попробуем.
Он поднялся на ноги и легонько потянул Глафиру за собой. Она послушно поднялась, ноги у нее немного дрожали, и отцепиться от Глеба она боялась, словно он был главной ее надеждой и опорой. Ему вдруг остро захотелось, чтобы так оно и было.
– Я боюсь туда выходить, – жалобно сказала Глафира. – Я не знаю, чья там кровь, но раз ее так много, значит, еще кого-то убили?
– Скорее всего, эта кровь имеет то же происхождение, что и подброшенная тебе накануне куриная голова, – пояснил Глеб. – То есть она куриная, или индюшачья, или… Какую еще живность тут держат? Ее специально разлили, чтобы ты испачкалась и побежала в ванную комнату.
– Зачем?
– Чтобы утопить тебя в ванне. Это проще, чем душить тебя голыми руками или пырнуть ножом. Кроме того, оттуда хуже слышны звуки. Убийца не собирался привлекать внимание.
– Звуки хуже слышны из ванной комнаты или из-под воды? – уточнила Глафира.
Все-таки для человека, которого десять минут назад пытались убить, держалась она просто потрясающе.
– И то, и другое.
– Но куриную голову подбросила Наталья. А мы только что согласились с тем, что топила меня не она.
– Про куриную голову и прочие ее шалости слышали все. Ты рассказывала об этом в полной народу гостиной, – с досадой сказал Глеб. – Убийце всего-то и нужно было сбегать за пузырьком с кровью.
– И сделать это мог кто угодно, – согласилась Глафира. – Только совершенно непонятно, кому я могла помешать настолько, чтобы решиться на убийство. Кроме Натальи, я больше никому ничего плохого не сделала.
– Не сделала, – задумчиво протянул Глеб. – Скорее всего, ты просто услышала что-то важное. Скажем, то, что могло изобличить убийцу. И он решил избавиться от тебя, пока ты не догадалась или просто не проболталась, помогая догадаться кому-то другому.
– И что это может быть? А главное, когда именно я это услышала? Сегодня, вчера, в пятницу или сразу, когда приехала?
– Кроме тебя, на этот вопрос никто не ответит. Поэтому, думай. Хорошенечко думай.
Он наклонился к ванне и выдернул пробку. Вода с шумом стала уходить в сливное отверстие. Глеб кинул на пол большое, мохнатое, белоснежное полотенце и начал собирать окрашенную кровью воду.
– Ты что делаешь? Я сама. И не полотенцем же.
– Сойдет и полотенце. Стой спокойно. Сейчас тебе надо принять душ и переодеться. Сама справишься? Пока ты моешься, я позову горничную, чтобы в комнате все убрали. Когда ты выйдешь, ничего не будет напоминать о том ужасе, через который тебе пришлось пройти.
Она снова задрожала, видимо, перспектива остаться одной пугала Глафиру Северцеву. Не такой уж бесстрашной она была. Глеб улыбнулся.
– Не уходи!
– Я никуда не уйду, я останусь в комнате, дождусь горничную, эту, как ее, Катю?
– Ксюшу.
– Вот, подожду, пока она все уберет, а потом мы с тобой вместе спустимся вниз и решим, что нам дальше делать. Убийцу я спугнул, но это вовсе не означает, что ты перестала представлять для него угрозу. Или для нее. Или для них.
– Ты хочешь сказать, что их может быть несколько?
– Я хочу сказать, что мы не знаем, кому выгодна смерть Инессы Леонардовны и кто покушался на тебя. А пока мы этого не знаем, стоит предпринять разумные меры предосторожности.
Он кинул впитавшее воду полотенце в корзину для белья.
– Не торопись, – сказал Глеб. – Горничной понадобится время, чтобы все там отмыть, а ты пока погрейся как следует, а то заболеешь.
Глафира опустила голову и с сомнением осмотрела одежду, покрытую кровавыми разводами.
– Боюсь, твою футболку уже не спасти, – сказала она горестно.
– Черт с ней, новую куплю, – ответил Глеб и вышел наружу, притворив за собой дверь.
Глава седьмая
Глафира
Стоя под горячим душем, Глафира отчаянно терлась мочалкой, как будто желая содрать с себя кожу. В каком-то смысле так оно и было. Вместе с кровавыми разводами и водой вперемешку со слезами с кожи скатывалась вся ее прошлая жизнь, уходила в сливное отверстие вместе с въевшимися привычками, готовностью к одиночеству, податливостью, умением терпеть несправедливые и ранящие отношения и даже с любовью. Все то, что еще несколько дней назад казалось незыблемым и вечным, включая болезненную тягу к Валере, сейчас растворялось под струями горячей воды, потому что, как оказалось, не имело ни малейшего смысла.
Заключался ли он в находившемся сейчас за дверью мужчине, который, судя по доносившимся коротким репликам, давал указания горничной, еще предстояло выяснить, но одно Глафира понимала точно: настоящий мужчина всегда принимает на себя ответственность за женщину, какой бы сильной и самостоятельной она ни была. И именно этого – чужой за себя ответственности – ей, оказывается, так сильно и не хватало.
Глеб Ермолаев относился к категории людей, которые всегда и все решают сами, а также отвечают за всех, кто попал в их зону видимости. Он отвечал за то, что произошло с Инессой Леонардовной, и наверняка, Глафира понимала это каким-то внутренним чувством, винил себя в том, что не смог ее защитить. Он отвечал за свою дочь, которой даже не приходило в голову его ослушаться, настолько велик был в ее глазах авторитет отца. Он отвечал за нее, Глафиру, и именно это обстоятельство десятью минутами ранее спасло ей жизнь.
Думать про Ермолаева было приятно, но Глафира сердито одернула себя, потому что сейчас у нее были дела и поважнее. Итак, что такого она может знать, если за это ее хотят убить? Или все гораздо проще, и в ванне ее все-таки топила Наталья?
Она закрыла глаза, представляя, как голова опускается в воду, почувствовала тяжесть чужого тела, прижимающего ее к краю ванны и не дающего вывернуться, а также руки, удерживающие голову под водой. Ощущение оказалось таким реальным, что Глафире тут же стало снова не хватать воздуха, к горлу подкатила тошнота и заныла кожа на затылке, задетая длинными острыми ногтями. Нет, руки были не Натальины.
Тогда что именно представляло угрозу для преступницы? Додумать эту мысль Глафира не успела, потому что из комнаты послышался какой-то шум. Расслышать, что именно происходит, из-за закрытой двери было невозможно. Прав Ермолаев, звукоизоляция тут отличная. На мгновение она решила, что теперь на Глеба кто-то напал, и испугалась за него, начала выбираться из чугунной ванны, поскользнулась на влажном полу, чуть не упала, но удержалась, вцепившись в бронзовый кран. Не хватало еще его сорвать.
Большое пушистое полотенце, грязное и мокрое, Ермолаев бросил в корзину для белья. Глафира наспех вытерлась маленьким, предназначенным для лица, натянула висящий на дверном крючке банный халат, босиком выскочила из ванной комнаты, на ходу закручивая мокрые волосы в узел. Глеб, целый и невредимый, закрывал окно, которое зачем-то распахнул. Лицо у него было встревоженное и злое. Горничной в комнате уже не наблюдалось, как и кровавой лужи и следов на полу. Вообще ничего не напоминало о том, что здесь совсем недавно произошло.
– Что-то еще случилось? – спросила Глафира. Выражение его лица просто не имело другого объяснения.
– Да. Надо бежать, но я не мог оставить тебя одну. Одевайся, быстро, я подожду снаружи.
– Если тебе некогда, то я могу запереться изнутри, – предлагая это, Глафира быстро вытаскивала из шкафа то, что ей предстояло надеть вместо сваленной в мокрую кучу одежды, оставшейся в ванной. Так, трусики, лифчик, джинсы, футболка, толстовка. Да, этого вполне достаточно.
